Приход в честь Смоленской иконы Божией Матери

Схимонах Пантелеимон

 
  Воспоминания о чудесной Пасхе 2004 года

   В январе 2004 г. в нашем Смоленском храме было отмечено 120 лет со дня смерти св. схм Пантелеимона, основателя Старо-Костычевского Смоленского женского монастыря. Вдруг по Божественному промыслу стали происходить чудесные события.
   В первую неделю Великого Поста при проведении таинства соборования заблагоухали мощи преп. Акакия Афонского, которые незадолго до этого принес в храм настоятель для храмового мощевика. Исходящий аромат был тонкий, ни с чем несравнимый, появлялся при каждом чтении Евангелия.
   Приход в Октябрьске молодой, храм был реконструирован из дома бывшего репрессированного купца Козлова. В свое время недалеко от этого купеческого дома жили монахини, разорённого Старо-Костычевского Смоленского женского монастыря.
   За годы своего служения настоятель храма многократно пытался найти место захоронения св. старца Пантелеимона, но так как об этом не сохранилось никаких сведений, им было решено установить св. старцу памятный крест на приблизительном месте захоронения.
   Все годы продолжались поиски насельниц женской обители, которых практически уже не осталось; собиралась любая информация о монастыре, в конце концов, были найдены адреса двух насельниц, которые дали ценную информацию.
   В марте 2004 г. начались активные поиски захоронения св. старца Пантелеимона. Целью проведения раскопок было перезахоронение и сбережение св. мощей от попрания.
   На протяжении всех поисковых работ на территории монастыря читались молитвы и акафисты. Прихожане с большим энтузиастом работали на раскопках. Радовались любой находке. Основные моменты раскопок снимались на видео и фотокамеры.
   При раскопках были найдены три захоронения. В одном из них были найдены нетленные мощи священника. Поисковые работы на предполагаемом месте захоронения св. старца результата не дали.
   Было решено приостановить работы по поискам св. схм. Пантелеимона и здесь сразу же начались чудесные события.
   Когда рабочие собирались уже расходиться, то решили сделать подкоп под основание поклонного креста; это было последней попыткой. Вдруг лопата наткнулась на камень.
   Гробница св. старца оказалась прямо под крестом и мраморной иконой Смоленской Божией Матери, которые были установлены в 1993 году наугад. Разбор склепа проводился в последний день пасхальной седмицы. Многочисленные неописуемые благоухания сопровождали ход разбора кладки склепа. До закрытия царских врат на пасхальной седмицы Господь благоволил, и все присутствующие увидели ярко жёлтые мощи св. старца Пантелеимона.
   Пять дней к месту обретения св. мощей шли и ехали многочисленные паломники.
   Через 3 дня после обретения св. мощей, на радоницу, чудесным образом возвращаются железные вериги, которые носил св. схм. Пантелеимон.
   22 апреля по благословению архиепископа Самарского и Сызранского Сергия благочинным Сызранского округа о. Григорием (Коберником) и священниками Сызранского благочиния, в присутствии главы города и др. лиц местной администрации, руководителей предприятий и служб, был проведен крестный ход по переносу св. мощей основателя Смоленского женского монастыря св. схм. Пантелеимона в Смоленский храм г. Октябрьска.
   За полтора года полсе обретения мощей с Божьей помощью св. старцу Пантелеимону установлена рака.

 

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Основателя Костычевской Смоленской женской общины,

подвижника Петра Прохорова

(В СХИМЕ ПАНТЕЛЕИМОНА)

 

3-го января 1884 года на 74 году от рождения в селе Костычах, Сызранского уезда, скончался основатель Костычевской Смоленской женской общины старец Петр Савельич Прохоров, современный дивный подвижник, более 40 лет трудившийся в уединении, посте и молитве, при пострижении в схиму названный Пантелеимоном.

            Он был сын крестьянина Симбирской губернии, Сызранского уезда, села Старых Костычей, Савелия Антонова Прохорова и родился в 1811 году. С самого раннего детства мальчик обнаруживал любовь к посещению храма Божия и изучению со слов матери и других лиц молитв, какие они знали; любил слушать, когда читали священные книги, в особенности жития святых подвижников, трудившихся в уединении, пустынях и пещерах воссиявших победами в самоотверженной борьбе со своими пожеланиями и влечениями, в борьбе с голодом и жаждою; удивлялся жизни столпников, помнил до мельчайших подробностей жития святых Антония и Феодосии Печерских, Зосимы и Савватия, в особенности же Иоанна Лествичника и до самой глубокой старости заставлял по несколько раз перечитывать лучшие места из жизни сего святого и его Лествицы. Сам же он читать не умел.

            Отец его Савелий, как только минуло юноше семнадцать с половиной лет, женил его, не спрашивая на то согласия сына и против его желания, что впоследствии причинило ему не мало горя. Юноша покорно подчинился воле отца и противоречить ему не посмел. Это было в 1829 году (метрич.книги). И с этого времени, как при жизни отца, так и по смерти его, он был хорошим семьянином, примерным работником и пахарем. Дом его считался одним из исправнейших и состоятельных крестьянских домов до 1840 года, т.е. до начала его подвижнической жизни; но и до этого времени, не смотря на семью и большое хозяйство, был настоящим подвижником, что подтверждается рассказами его сверстников-современников. За этот период времени крестьяне Коклюхин и Алексеев некоторые черты из его жизни передают так: «Как-то ранней весной мы с Прохоровым пахали в степи за Волгой, и после четырехдневной работы случился праздник. Вечером, накануне праздника, мы все собрались у костра поужинать и разговорились. Один из нас на утро в праздник предложил было продолжать пашню, но Петр Савельич (Прохоров) восстал против подобного нарушения праздничных дней и начал говорить, что в праздник работать не следует, что праздничной работой мы оскорбляем Бога и святых Его, что Бог повелел человеку работать шесть дней, и таким образом убедил нас всех утром идти в Обшаровку к утренней службе. Так как было весеннее время, то все мы шли в одних рубашках, дул довольно сильный ветер и ветром подняло край рубашки Прохорова, и мы увидели, что под рубахой он носит железный пояс. На теле около пояса (от трения железного обруча во время работы) виднелись следы крови. И когда мы настойчиво его расспрашивали, зачем он носит железный пояс, то Прохоров, не объясняя причины, с неохотой сказал, что «пояс сначала носить было трудновато, а теперь, слава Богу, попривык. Вот только жена сердится за то, что рубашку рву». Вскоре после этого, не более как через год, Прохоров ушел на Афон молиться Богу, и мы с ним уже больше не пахали». Из этого рассказа видно, что Петр Савельич еще семьянином вел подвижническую жизнь и из христианского смирения старался скрывать это от людей, что однако было весьма трудно.

             После десятилетней супружеской жизни Петр Савельич совсем переменил свой образ жизни, оставил свою семью, на Афоне постригся в монахи и в 40 лет подвизался в уединенной убогой келье, вдали от села.

            Поводом к тому, что Прохоров окончательно оставил жену и детей и сделался монахом-затворником, послужило следующее обстоятельство. Когда он вел семейную жизнь, любимым его упражнением было в полночь вставать на молитву и в это время, в безмолвии ночном, он издавал свои чувства пред Богом. Это молитвенное упражнение по ночам беспокоило его жену, которая своими упреками, насмешками довела мужа до того, что он перестал вставать на свое обычное упражнение. Но вот однажды в полночь он был поднят с постели как бы особенною сверх естественною силою и сброшен на пол, довольно далеко от постели. Не обращая на это должного внимания, он думал, что в просоньях по неосторожности сам упал. Но сильная боль в боку и ребрах долго не давала ему покоя, и он тогда же начал думать, что Бог наказал его за лень и опущение своего обычного правила. Опасаясь насмешек и упрека жены, он из угождения ей продолжал лениться. После этого с ним без всякой причины начали делаться припадки. Один раз в поле во время жатвы он пролежал, как мертвый более часу. Очнувшись, он просил жену отпустить его в Киев помолиться святым угодникам, но она не соглашалась, ссылаясь на малолетство детей и опущения по хозяйству. По прибытии домой припадок с ним повторился гораздо сильнее прежнего, так что маленькая дочь его Наталья, ласкавшаяся около отца, была придавлена его омертвевшей рукой и с трудом была освобождена посторонними. В таком положении, без всяких признаков жизни, он пролежал более двух часов. Все думали, что он умер. Через два часа он хотя и очнулся, но так сильно был расслаблен, что не мог подняться. Около двух недель он был болен горячкой и пролежал в постели. После таинства Елеосвящения, совершенного над ним по просьбе жены, ему стало лучше. Он исповедался и причастился Св.Таин. По выздоровлении он настойчиво стал просить жену отпустить его в Киев, но она все еще не соглашалась, опасаясь упущений по хозяйству. Тогда кто-то из влиятельных родственников вместе с волостным старшиной убедили ее в том, что больной Прохоров теперь для нее не работник, и она наконец согласилась.

            В своем первом путешествии к святым местам он пробыл не долго. Вероятно, в это самое время, по ознакомлении с подвигами русских иноков Киево-Печерской лавры, у него созрела мысль оставить жену и детей и уйти трудиться до конца дней своих на Афонскую гору, куда влекла его слава подвижнической жизни иноков этой горы. По возвращении домой он, наскоро поправив свои семейные дела, начал готовиться ко второму дальнейшему путешествию. Деревенский кузнец приготовил ему нечто похожее на вериги, весьма грубой работы, и железную палку на дорогу. Приготовив все это, он сказал жене: «Вот этот посох я припас себе на дорогу, отпусти меня на Афон молиться Богу, дома я уже не работник». И прежде Анну Прохорову с трудом убедили отпустить мужа не надолго в Киев, но теперь, увидев намерение мужа покинуть ее с детьми окончательно, она решительно воспротивилась: ударилась об пол, отчаянно плакала, рвала на себе волосы и через некоторое время, когда в состоянии была говорить, начала его отговаривать оставить это намерение. Петр Савельич в ответ ей подал железную палку и сказал: «Попробуй ее переломить. Не можешь? Ну и меня не старайся отговаривать». Тогда она вновь просила его: «А на кого ты дом-то покинешь?» - «О доме тебе нечего беспокоиться: хорошо, если успеешь в нем на утро позавтракать» ( только на другой день после уходя мужа она поняла смысл его слов: в этот день случился в селе пожар и дом их сгорел). «А с детьми-то как быть?» Бог милостив, Он найдет им всем место» (через неделю двое детей умерли). И затем простившись со всеми родственниками, отправился в путь. В первый день он дошел до г.Сызрани и здесь остановился на ночлег, здесь же выпросил себе на дорогу икону Смоленской Божией Матери у Сызранской купчихи Сопляковой.

            Дворянка Мария Троицкая со слов старца так пишет об этом: «Соплякова была раскольница и я (Прохоров) часто ездил к ней, когда еще мужиком был. Стал собираться на Афон и пошел к ней проститься. У нее была моленная. Я и говорю ей: «Дай мне икону на дорогу!» Она повела меня в моленную, я и выбрал эту икону (Смоленской Божией Матери). А она и говорит: «Ни за что не отдам эту икону, она у меня старинная, чудотворная». «Ну, говорю, а другой-то мне и не надо!» И пошел из моленной. Там позади послышался стук. Оглянулись, а это икона упала на пол. Она ее подняла и поставила на прежнее место. Тогда, прощаясь с ней, сказал: «Ну завтра я зайду, завтра Сам Господь укажет, что нужно делать». Ночью эта икона опять упала, а на утро упала в третий раз. Купчиха заплакала и отдала мне икону. Я с ней никогда не расставался и везде носил ее с собою. Во имя этой иконы и церковь построил». Эта икона (древнего письма) находится теперь в иконостасе Смоленского храма, богато украшена бисером, жемчугом и тремя алмазными звездами на челе и оплечьях и всегда почиталась чудотворною. Во время путешествий по святым местам икона хранилась у Петра Савельича в  ранце на спине. По приходе на место или, начиная новый путь, он вынимал ее из ранца, ставил пред собою и молитвою пред иконою Смоленской Божией Матери всегда начинал и оканчивал всякое дело. Прощаясь с Сопляковой, он просил ее позаботиться об его жене в случае ее болезни и отправился в путь. Между тем из Костычей в Сызрань приехал гонец, нагнал Прохорова и сообщил ему, что дом и все имущество его сгорели; дети спасены, но жена, спасая их, страшно обгорела, находится при смерти и что удельное начальство распорядилось отправить ее в Сызранскую больницу. Прохоров не воротился, как того хотела его жена с родственниками, а сказал только: «Да будет во всем воля Господня», отправился дальше. Соплякова, узнавши, что Прохорова привезена в городскую больницу и что с ней случилось несчастье, сама ухаживала за больной и по выздоровлении оказала ей денежное пособие. Родственники и все крестьяне села Костычи, сочувствуя несчастной обожженной Прохоровой, все единогласно осуждали ее мужа, называли его ханжей и безумным святошей и говорили: «Да умолит ли там (на Афоне) Господа?... – Пожалуй, что нагрешит только больше, ведь оставил жену-то и детей без всякого призора.»

            Слава подвижнической жизни иноков горы Афонской, где в то время в монастыре святого великомученика  Пантелеимона подвизались многие русские иноки, давно влекла его туда. Но предварительно ему хотелось вторично побывать в Киеве, чтобы в Киево-Печерской лавре, этом рассаднике русского иночества, получить советы, наставления, утверждение в своих мыслях и благословение подвижников на предстоящие труды Благоговейное созерцание и благолетия храмов и богослужения, а также изучение жизни и дивных подвигов Антония и Феодосия – первоначальников русского иночества, и других подвижников Печерских, и затем беседа благочестивых старцев окончательно расположили и утвердили молодого подвижника в добрых намерениях, чтобы на Афоне, этом цветнике благочестия и суровых иноческих подвигов, устроиться и окончить дни свои.

            Но не скоро подвижнику удалось прибыть на Афон. Вследствие каких-то политических замешательств отпуски в Турцию для русских путешественников разрешаемы не были, и поэтому Петр Савельич около трех лет прожил в Одессе на Афонском подворье, собирая подаяния на монастырь святого великомученика Пантелеимона. При этом он проявил сильную энергию, как по сбору подаяний, так и по усердию в молитве, посте и нестяжательности. Заведующий Одесским подворьем после трехлетнего испытания постриг его в рясофор, с наречением ему имени Пахомий.

            По прибытии на Афон рясофорный послушник Пахомий начал вести (в монастыре св.великомученика Пантелеимона) самую строгую иноческую жизнь: раньше всех вставал к полуношнице (на Афоне полуношница совершается в час по полуночи); раньше всех приходил в храм и позже всех уходил из него; мало вкушал пищи за общей трапезой, но зато гораздо больше и внимательнее слушал чтение жития подвижников, читаемых за общей трапезой, и по окончании обеда, не обращая ни на кого внимания, молча уходил на свое послушание.

            Не обращавший никогда внимания на посторонних послушников, Пахомий все-таки один раз заметил, что некоторые благообразные старцы накануне праздников откуда-то приходят с кувшинами и сумками и по окончании службы на другой день опять куда-то уходят до следующих праздников. Это его заинтересовало, и он просил объяснить, что это значит. Старец, у которого Пахомий находился в послушании, объяснил, что это пустынники – отшельники, которые считают общежительные труды для себя недостаточными и уходят на посильный для себя период времени (одну неделю или шесть) в пустыню или скит, где упражняются в постоянной молитве. С тех пор у вновь прибывшего послушника явилось непреодолимое желание посмотреть на подвиги отшельников и самому начать такие же подвиги. И вот, дождавшись свободного времени от своего обычного послушания, он отправился посмотреть на труды отшельников и был поражен разнообразием и оригинальностью жизни многих из них. Так, одни во всю ночь стояли на молитве и пении, другие упражнялись в молитве днем и стояли с непокрытой головой и босыми ногами на солнце и мучили себя зноем; некоторые мучили себя голодом и жаждою, иные же по жизни своей уподоблялись столпникам и стояли на камнях, имея колена избитые до крови и оцепеневшие от множества поклонов. Эти необыкновенные подвиги отшельников возбудили в молодом послушнике такую жгучую любовь к соревнованию; впоследствии все эти упражнения он испытал и применял к себе и во многом даже превосходил Афонских тружеников. Так, например, 120 ночей подряд, не передвигая ног, простоял на молитве у гроба Господня; мучил себя зноем, стоя на молитве, в Иосафатской долине и в пустыне Синайской, а холодом в Соловецком (Анзерском) ските. А по возвращении на родину затворялся в своей келье от праздника Покрова Богородицы (1 октября) до Благовещения, стоя на камне в железных веригах и таком же наголовнике. Но впоследствии об этом будет сказано подробнее. Будучи уже 70-летним старцем, он с благодарностью вспоминал об Афонских подвижниках и с восторгом восклицал: «Вот здесь следует поучиться и есть чему!» или: «Вот тут-то я и научился, как нужно служить Богу!».

            Немедленно по возвращении в монастырь он просил настоятеля, чтобы тот благословил его на отшельнические подвиги, но просьба его была отклонена на том основании, что он еще молод и для жизни подвижнической не подготовлен. Только после 8-ми лет пребывания на Афоне ему позволили присоединиться к отшельникам. С несколькими пресными хлебами новый подвижник с радостью отправляется в скит, где мужественно переносил все лишения и проводил назначенные ему сроки испытания в молитве и делании, не падая духом и не ослабевая телом, чем приводил в удивление многих опытных подвижников. Афонские старцы однажды, по возвращении послушника из скита, уразумев его жизнь и провидя в нем доброго подвижника Христова, постригли его в мантию, с наречением ему имени Пантелеимона, имени, которое носит великомученик, покровитель обители, с особенным назначением, что новопостриженный будет в монашестве великим подвижником, как его ангел, среди других мучеников, и затем старцы указали ему, что местом подвигов его должна быть родина его, Россия, и присовокупили: «Гряди, чадо Божие, в Россию и обращай там раскольников. Здесь, таких как ты много, а там нет! Место, где ты оснуешься, будет тебе и многим во спасение. Там ты построишь новую иноческую обитель и в ней окончишь дни свои».

            С неохотой Афонский пострижник возвращался домой. Потрудиться на Афоне, и там окончить дни свои было его заветной мечтой. На Афоне он подвизался со спокойным духом, никто его там не тревожил, а, напротив, везде видел для себя поощрение к дальнейшим подвигам. Что могло ожидать его в России? Во-первых, ему придется встретиться с женой и что он будет говорить ей, если она будет упрекать его за то, что оставил ее с детьми без всяких средств к жизни; во-вторых, родственники односельцы станут издеваться над ним и его монашеским одеянием, и наконец, в третьих, где и как он будет добывать средства для своего существования? И вдобавок, старцы наказывали посылать им по возможности вспомоществования на Афон. Что он будет тогда делать? Все это невольно смущало дух подвижника, он весьма медленно подвигался к дому, весь погруженный в свои глубокие думы. Предчувствие не обмануло его: по возвращении на родину ему предстояло перенести целый ряд ужаснейших испытаний. Дом его, как уже выше было сказано, сгорел, имущество тоже, скот продан. Жена, увидя на нем монашеское одеяние и длинные волосы, подняла вой и ужаснейший плач на весь околоток, как о покойнике. Явились любопытные и родственники, которые начали упрекать его и говорили: «Что это ты сделал, на кого ты покидаешь жену и детей (кроме умерших двоих мальчиков, у него было в живых еще три дочери) и кто их будет поить-кормить? Подвижник отвечал: «Всяк, иже оставить дом, или братию, или сестры, или чада, или села имени Моего ради, сторицею приметь и живот вечный наследит» (Матф. гл.18  ст.29). Этот ответ возбудил в родственниках только смех. Тут же вились и деревенские благодетели человечества, кулаки-кредиторы, которым жена его отчасти задолжала: они нагло требовали уплаты. Монах мужественно перенес все эти неприятности: кредиторам он отдал на несколько лет землю (свой душевой надел), а жену на некоторое время успел успокоить тем, что скоро начнет строить новый дом. И действительно, вооружившись топором, киркой и лопатой, без посторонней помощи он вдали от села, на своем отцовском наделе, близ сельского кладбища, сам поставил кельенку, наполовину врытую в землю и до того маленькую, что в ней помещалась одна маленькая печка, сложенная им же; поставить кровать в ней было нельзя, лечь человеку во всю длину тела тоже невозможно. Келья эта прежде служила сторожевой будкой на барже, была для какой-то потребности изверчена буравами, вся в дырах, которые Прохоров забил деревянными гвоздями. В этой келье он и поселился с целью затвориться там для молитвы и возобновления прерванных афонских упражнений. Но это пока сделать ему не удалось. Жена, как только узнала, что он затворился и к себе никого не пускает, пришла к келье, начала шуметь, стучать и кричать в единственное маленькое оконце , чтобы муж ее вышел, но не получила никакого ответа. Это молчание страшно взорвало упрямую бабу и она решилась во что бы то ни стало поставить на своем и вызвать мужа. С раннего утра она являлась к землянке, всовывала голову в оконце и начинала выть; стояла она так и выла по нескольку часов подряд, продолжала выть на другой и на третий день. На это состязание начали приходить любопытные. Начались шутки, остроты; шум и стук усиливался. Наконец, Прохоров вынужден был выйти к жене… Каково  было объяснение между мужем и женой, с точностью передать трудно, но оно окончилось тем, что Прохоров успел убедить свою жену в том, чтобы она искала себе утешения и помощи в путешествии по святым местам, в особенности в Киеве у преподобных Антония и Феодосия Печерских, и предложил проводить ее туда. Впоследствии к ним присоединилась священническая жена с дочерью Евдокией Сокольской, которая и сообщила об этом путешествии и первоначальной жизни Петра Савельича многие любопытные черты, касающиеся личности и характера покойного.

            «Всех нас (путешественников) было четверо: Петр Савельич с женой и я с дочерью. Петр Савельич был нашим путеводителем. Он сказывал и предупреждал нас, в какой город или село мы придем, где будем останавливаться. На нем была монашеская одежда, и благодаря этому обстоятельству, мы часто останавливались на ночлег в монастырях. По приходе на какое-нибудь место Петр Савельич прежде всего вынимал из ранца икону Смоленской Божией Матери, клал несколько земных поклонов и затем отправлялся просить дозволения, чтобы нас поместить куда-нибудь на ночлег. Устроивши нас, он брал с собою икону и уходил ночевать на церковный притвор, где опять становился на молитву. В Москве Петр Савельич водил нас по всем монастырям и храм, где есть святыя  мощи или чудотворные иконы, к которым мы прикладывались или слушали молебны: водил нас смотреть на Ивана Великого, царь-пушку, царь-колокол, дворец и прочее. Во все время нашего пребывания (около месяца) в Москве, Троицкой лавре, Новом Иерусалиме нам было как-то особенно хорошо и легко; время шло незаметно, и мы ни разу не скучали и не вспоминали о своих домах, а до того времени на пути в Москву моя спутница Прохорова частенько-таки плакала и шла как-то неохотно. Из Москвы до Киева путь для нас был гораздо легче. Помолившись перед мощами святых Московских, мы получили душевное успокоение и подкрепление для наших слабых сил и шли теперь, не так утомляясь, как прежде. В Киеве Петр Савельич, показав нам все пещеры и святыни, долго убеждал нас, чтобы мы прожили здесь в Лавре не менее шести недель и не выходили бы отсюда, ничему полезному не научившись. Пожелав нам душевной пользы и душевного спасения, он расстался с нами и отправился в Иерусалим  ко гробу Господню».

            В Палестине Петр Савельич исходил все места ознаменованные каким-либо событием или чудесным деянием Богочеловека Спасителя нашего и Господа Иисуса Христа. При этом он старался извлечь для себя всегда какие-либо назидательные уроки. Пришел он ко гробу Господню на страстной седьмице и особенно сильное впечатление на него произвело богослужение ночью, когда двери храма вместе с молящими были заперты. Петр Савельич, явившись к службе поздно вечером, не попал внутрь храма вместе с другими счастливцами и потому всю ночь простоял на камне у дверей храма, в отодвинутое круглое окошечко двери доносились до него громкие голоса певчих и чтецов и едва слышные возгласы священника. Двенадцать больших лампад, горевших над камнем миропомазания, мерцали, как 12 таинственных огненных глаз в общей темноте, охватывающей преддверие храма. Тьма стояла в громадном храме, несмотря на ряды лампад, горевших кое-где перед образами и над главными святителями. Народа в храме было немало, но он терялся, как в пустыне, в этом охваченном тьмою просторе. Кучки богомольцев и монахов виднелись в разных уголках; кто молился, кто дремал, кто просто спал на плитах мраморного пола самым неприличным образом. Это последнее обстоятельство крайне возмутило в религиозном экстазе стоявшего вне храма русского богомольца. «В России, говорил он, у нас этого не делают». Служба шла в православном храме Воскресения, и оттуда доносились громкие голоса греческих хоров, так мало напоминавших благозвучные напевы наших русских церквей. Маленькая пещерка гроба Господня была совершенно пуста и ее ярко освещенная внутренность, сверкавшая серебром и мрамором, казалось, вся насквозь горела огнем, словно неугасаемый священный жертвенник этого громадного темного храма. На другой день, отдохнувши, Петр Савельич пошел опять на ночь молиться на Голгофу. Здесь на Голгофе, тоже освещенной рядами больших  лампад, стоял он почти одиноко, припав головой к холодному мраморному полу, и со слезами на глазах жарко молился в этот безмолвный час ночи распятому Искупителю, чтобы Он, так кротко всепрощающим взглядом теперь взирающий с креста, успокоил его дух, возмущенный не удачами на родине, и успокоил дух упрямой и мятежной жены его, чтобы он в мире и душевном покое мог с искреннею радостью потрудиться и остаток дней своих провести на родине… Жаркая молитва несколько успокоила его. Ему показалось, что икона Богоматери с кинжалом, воткнутым в сердце, вся обвешанная драгоценностями, в жемчугах и алмазах, и очами страдания и терпения смотрит теперь на молящегося, словно еще полная кровавых воспоминаний Голгофы, и призывает его к терпению, как она терпела невыразимые душевные муки, стоя при кресте, и призывает на него милость и утешение. После этого русский богомолец отправился в Гефсиманию и здесь усердно молился при маленьком храме пещеры гроба Богоматери. Здесь же приобрел он икону Успения Божией Матери, весьма искусной, художественной работы. (Икона эта в настоящее время находится в общинном Смоленском храме с. Костычи позади правого клироса). Пробывши праздник Пасхи в Иерусалиме, он вскоре отправился путешествовать и по другим местам Палестины, извлекая при этом для себя назидание. Так, например, он посетил колодец Иакова близ Сихема (ныне Наилусъ) и, сошедши по каменным ступеням в глубь земли,с искренним восторгом пил из него воду, вспоминая при этом, что сам Христос на пути из Галилеи в Иерусалим беседовал здесь с самарянкой и пил из этого колодца.

        В Назарете труженик измерил расстояние дома Иосифа от колодца, куда ходила Богоматерь за водой; осматривал водоносы, употребляемые на Востоке - какие ткани делают арабские женщины в Назарете, хотя они, по всей вероятности, не похожи на те, которые ткала Богоматерь. Из Назарета отправился в Сирию, где внимательно осматривал места жизни и действия великих пророков Илии и Елисея (Кармил), откуда прибыл опять в Иерусалим ко гробу Господню. Узнавши, что возможно на всю ночь остаться в храме Воскресения над пещерою гроба Господня, подвижник с радостью и душевным восторгом, стоя босыми ногами на плитах храма, провел в молитве сто двадцать ночей. На ночь двери храма аккуратно запирались вместе с молящимися, но в это время богомоьцев, кроме русского монаха, почти не было; потому что после Страстной седмицы все они расходятся и в Иерусалиме остаются только одни монашествующие. Какие тайные думу поверял он в горячих слезах умиления в эти сто двадцать ночей Распятому Искупителю, это знает только один Он, ведующий все тайны души человеческой. Прохоров в простоте сердца думал, что о его тайных подвигах никто не знает; оказалось, что о нем знали все представители Иерусалимской иерархии то, чего он и не предполагал. По всей вероятности привратник, зорко следивший за ночными богомольцами, доносил о необыкновенном молитвеннике и о носимой им в ранце иконе  и о веригах в управление патриархией. Однажды в праздник, перед совершением литургии, святой Петр (так называют в Иерусалиме патриархов) провел подвижника в алтарь, велел ему вынуть икону (Смоленской Божией Матери), поставит ее близ горного места и , когда окончилась служба, сказал русскому монаху : «Эта икона прославится и возсияет на твоей родине, и труды твои приняты пред престолом Господним». Русский паломник с недоумением посмотрел на патриарха и немало дивился тому, как могли узнать об его иконе, которую он вынимал только по ночам. А митрополит Мелетий дал ему отрезок цепи, которая протягивалась около гроба Господня в предупреждение тесноты на Страстной седмице, и велел носить этот обрезок вместе с веригами. Дворянка Мария Троицкая, записавшая рассказы Петра Савельича, так пишет об этом: «Эту цепь дал мне митрополит Мелетий в Иерусалиме. Цепь около гроба Господня была длинна; ее обрезали при мне, да мне и дали. Ни у кого не было такой цепи да и не будет, потому что там теперь нечего обрезать». Из Иерусалима Прохоров отправился в Иерихон, а оттуда на Иордан, где в монастыре святого Иоанна Предтечи он прожил некоторое время и приобрел там икону, писанную на круглом камне, с изображением с двух сторон главы Иоанна Предтечи. Отсюда прибыл в обитель святого Саввы. Климат там весьма жаркий. Днем зной нестерпимый; местность пустынна и безжизненна. Труды монахов там весьма утомительны, а по рассказам путешественников почти невозможны. В этой обители Прохоров жил довольно долго, упражняясь в молитве и разделяя труды монахов этой пустынной обители. Отсюда за караваном любознательный путешественник вступил в пустыню Аравийскую, намереваясь побывать на Сунае. Днем был неистерпимый жар, а ночью наступал холод и по утрам морозы, потому что было зимнее время. Колодцев и источников до самого Суная не было. Шесть недель приходилось пить дурную воду из бурдюков, которые везли на верблюдах: кукурузные хлебы сделались до того крепки, что их приходилось разбивать камнем и растворять в воде, подогретой при помощи огня, разведенного из верблюжьего помета. Не доходя несколько станций до Суная- на караван напали бедуины и начали грабить. Петр Савельич вынул из ранца икону, отошел немного в сторону и начал усердно молиться Божией Матери, заступнице всех христиан. И, вот чудо: бедуины, ограбив караван и всех проводников, его не тронули и все вещи, какие он вез с Востока на родину, остались целы, что он всегда приписывал заступлению Божией Матери. С ним была часть древа Животворящего Креста Господня, много частиц святых мощей, взятых в обители святого Саввы и преподобного Георгия. Часть Животворящего Креста Господня куплена им еще во время пребывания его в Иерусалиме и находятся теперь в Вознесенском приходском храме села Костычей. Части же святых мощей в настоящее время находятся в Смоленском храме Костычевской общины и вставлены в различные иконы. Местность около Суная такая безжизненная, как и окружающая пустыня. С Сунайских гор текут несколько источников, около которых приютились поселения и монастыри. Главное поселение носит историческое название Петра (то есть камень, название дано от каменоломень). Здесь находится местопребывание митрополита. Во все время своего пребывания на Сунае (около 5 недель) Прохоров мало жил в общежительных монастырях, а уходил больше в горы, где наблюдал жизнь тамошних отшельников, которые живут в пещерах гор, неподалеку от какого-нибудь источника. Отшельники четыре часа стоят на молитве, столькоже время употребляют на работу, обтесывая камни для продажи в Суэц и Александрию, четыре часа стоят на пении, столько же времени спят, затем опять делают. На ночь укрываются в пещерах, дно которых устилают мохом или сухими листьями и там спят. Здесь русский подвижник также, по образцу этих отшельников, упражнялся в молитве и делании, но не нашел для себя подходящего образца отшельнической жизни.

        Путешествуя по горам, он собрал здесь много окаменелых грибов и окаменелых растений самой причудной формы и привез с собой на родину: они в особом ящике с надписями до сих пор сохраняются в его кельи. В Египте (Александрии) Прохоров пробыл недолго, потому что не нашел для своего пытливого подвижнического духа удовлетворения и оттуда отправился в Россию.  Мимоездом побывал он опять на святой горе Афонской, где вторично получил новое подтверждение старцев подвизаться на родине и обращать там раскольников. Побывав на обратном пути в Киеве и в Москве и поклонившись мощам святых чудотворцев Печерских и святителей Московских, любознательный подвижник захотел осмотреть и Соловецкие острова. Здесь, оставаясь для подробного изучения жизни Соловецких и Анзерских монахов, путник и не заметил, как последний пароход ушел к устью Двины, и он принужден был остаться на островах зимовать. В сущности Прохоров рад был этой невольной остановке. Здесь ему нравилось. Монахи сами везде работали: они работали в кузнецах, верфях, доках, сами плели канаты, сами делали и обжигали кирпичи; в речках и озерах островов ловили рыбу. Во всех этих работах Петр Савельич всегда принимал участие, а когда настала суровая, полярная зима, он поселился в Анзерском ските, где ему больше всего нравилась продолжительная служба и подвижническая жизнь иноков, похожая на Афонскую.  Только на третий год путешественник прибыл на родину и монах Пантелеимон начал спокойно, ни для кого незаметно, продолжать свои аскетические труды. Жена его уже больше не беспокоила; побывав в Киеве и других святых местах, она, видимо, успокоилась. Второе продолжительное путешествие к святым местам, в которых Прохоров видел для себя много дивных примеров подвижничества, возвысило и успокоило его дух, а частые упражнения и пребывание в продолжительной молитве и посте подготовили его к дальнейшим подвигам, укрепили его волю и в глубине его, под покровом глубокого смирения, созревал  внутренний его человек. По возвращении на родину он наложил на себя новые подвиги, новые тяжкие труды. Его уже не удовлетворял уже для других сам по себе тяжкий труд иноческой жизни молитвы, пост, нестяжательность. В нем раскрывается жажда все более и более высоких подвигов. И вот, в безмолвном уединении, вдали от села, близ кладбища, в убогой келье проводить жизнь строго отшельническую: надевает на себя железные тяжелые вириги, становится на подвиг, подобный столиническому: встает на гранитный камень, налагает на себя обет молчания и заключается в затворе. Здесь кстати сказать несколько слов о его веригах. Крестьянин села Костычей М.Маклашкин, придерживавший отчасти раскола, один раз наливал на реке Волге воду в свою бочку и лейкой задел и вытащил какие-то железные цепи. Ему тотчас же пришло в голову употребить их для спутывания своей лошади. По приезде домой он начал их рассматривать, как бы поудобнее переделывать их для своей надобности, и увидел на железах осьмиконечный крест, почитаемый раскольниками, потому и побоялся употребить их в дело, а пока повесил их на гвоздь, вбитый в стену, выжидая объяснения сведующего человека. Случай скоро представился. Дьякон А.Топорин ходил по селу по своему делу и потому Маклашкин обратился к нему за объяснением. Тот, рассматривая их, нашел на железной дощечке (на рамнике) надпись: « Аз язвы Господа моего на теле моем ношу». Дьякон и сам не знал, для чего эти цепи употребляются, и потому посоветовал отнести их к священнику. Последний вероятно знал, для чего употребляются такие железа, и вместе с Маклашкиным отправился к затворнику и передал ему находку. Тот в восхищении был от подарка и благодарил Маклашкина и своего духовника за вериги и тотчас их надел, запер на замок, а ключ передал духовнику, прося благословения и молитв на предстоящий труд. Вот подлинная история вериг. Кроме вериг, подвижник надел на себя два железных креста, весом один в 5 фун., а другой в 3 ф. и железный обруч-наголовник. Всего весу в веригах, крестах и обруче 35 ф. В таком одеянии он обыкновенно трудился в периоды затвора от 1 октября до 25 марта.  В это время он никого не принимал и никому не отвечал, исключение делал только для своего духовника, который около 25 декабря приходил к нему, чтобы исповедовать и причастить его святых Таин. В келью его приносили пресный хлеб и кувшин воды. В первое время по его просьбе пресные хлебы приготовляла ему священническая жена Е.Сокольская, а потом по её примеру стали приносить и другие и тайно клали через маленькое оконце в сени на полку. Двадцать лет почти безвыходно труженик подвизался в своей убогой келье, выходящим из неё видели его только перед праздником Благовещенья в приходской храм для исповеди и святых Таин причастия. Гранитный камень, на который он обыкновенно становился на молитву, от продолжительного стояния и частых коленопреклонений сделался черным и как бы отполированным. На этом камне во всю ночь до самого утра, не засыпая, стоял он на молитве и клал земные поклоны. Во все время своих дивных подвигов 1840-1880г. Постели он не имел. Никто не видал, чтобы он когда-нибудь ложился спать, но часто видели его около полуночи, как он дремал, стоя, прислонившись спиной к печке и опершись на костыль. Поэтому многие думали и  утверждали даже, будто он никогда не ложился спать. Только, когда уже достиг он глубокой старости, телесные (с 1880-84г.) немощи заставляли его ложиться на кровать, состоящую из голых досок. В головах, вместо подушки, лежал камень, покрытый кожаным ранцем, с которым обыкновенно ходил по святым местам. На день доски кровати иногда покрывались воловьей кожей. Пищу вкушал не каждый день: среду и пяток проводил без пищи, в остальные дни ел пресный хлеб, а воду пил из колодца ( неподалеку от его келии, в его же наделе вода дурного качества). Чай он считал такой роскошью, которая не позволительна не только монахам, но и мирянам; впоследствии, когда у него начала устраиваться община, и некоторые лица дозволяли себе пить чай, он так усердно преследовал их, что они прятали свои самовары и никогда ничто не могло привести в негодование, как только чаепитие, которое он считал для здоровья вредным, а для души великим грехом.

         В первое время, когда он затворялся в келье и становился на камень для молитвы, немало было для него различных искушений. По ночам около кельи раздавался шум, грохот гром и выстрелы. Однажды ему казалось, что келья его была объята пламенем, в другой раз крышу кельи снесло бурей, во внутренность ее потекла вода; а один раз явились солдаты и по повелению будто бы начальства приказывали ему выйти из кельи и начали быстро разбрасывать крышу и стены, и уже наполовину разбросали. «Вот тут-то я в первый раз и напугался»- говорил он. Но об этом последнем случае прекрасно передает в своем рассказе Е. Сокольская (жена священника) и потому сообщим об этом так как она рассказывает: « Однажды около полуночи Петр Савельич стоял на молитве, раздался стук в дверь и крик: « Открывай старик, благочинный приехал предъявить тебе указ».Старик молчит, не отпирает. «Отпирай, говорят тебе»,- раздается уже голос благочинного; голос благочинного он знал и был, действительно весьма похож. «Отпирай, а то велю солдатам разломать и раскидать твою кельенку». Старец опять не отвечает. Тогда раздается команда и мерным шагом идут солдаты, слышится бряцание ружей. Сени разломаны, потолок раскидан быстро. Когда стены кельи были наполовину разбросаны, подул ветер. Волосы на голове у старца стали шевелиться. Наконец, раздается грозный голос: «Вот он! Ребята, берите его!» Старец испугался и упал без чувств. Когда он очнулся, первым движением его было схватиться за шнурок, который был проведен к колокольчику из его кельи в недавно отстроенное одним благодетелем помещение жены его. Она тотчас же пришла и спросила, что ему нужно. Старец через окно сказал ей, чтобы она позвала матушку Сокольскую с дочерью: там она знает зачем (15-ти летняя Ольга Сокольская была у него читальщицей). Сокольская наскоро собралась, разбудила дочь и велела ей захватить с собой акафистник. По приходе они увидели подвижника бледным и измученным. Он велел Ольге читать акафист Божией Матери и потом святителю Митрофану и во все время до утра со слезами молился, а утром отпустил их домой и на прощанье рассказал о происшествии этой ночи и о своей слабости. Вот только нашелся один случай, о котором передают, что во время затвора труженик нарушил свой обычный порядок и принял постоянных посетителей. Слава о его затворничестве и подвигах далеко распространилась за пределами села Костычей. Со всех сторон начали приходить к нему люди, ищущие утешения в душевных скорбях и исцеления немощей телесных. Тогда подвижник после двадцатилетних трудов уединения, созревши в духовной жизни, по особенному внушению благодати Божией, отверзает двери кельи и двери уст своих и сладкие струи духовно-назидательного учения изливаются в течение многих лет на бесчисленное множество народа, искавшего его наставлений и утешений. С удивительно детским незлобием, простотою и кротостью он принимал к себе всех и каждого. Многие священники, а также другие образованные люди, видевшие его и беседовавшие с ним, говорили: «В нем, во истину, обитает благодать Божия» (священники Виноградов и Еланский). Множество болящих, одержимых падучей болезнью, бесноватых в продолжении 20-ти лет второй половины его труженической деятельности получало от него исцеления.

       Болящих различными недугами он помазывал маслом из лампады от иконы Смоленской Божией Матери или давал пить святой воды, и они получали исцеление. Бесноватым, прикованным иногда на цепи или связанным, после молебного пения Божией Матери с водоосвящением, старец давал пить святой воды и ложку деревянного масла из лампады, и бесноватые переставали биться и кричать и возвращались домой здоровыми.

      С 1861 по 187о год во внутренней жизни русского народа прошло много весьма существенных реформ, значительно изменивших строй прежнего государственного быта крестьян и других сословий. Помещичьим крестьянам дано освобождение от крепостной зависимости удельным самоуправлением и освобождение от всякой опеки, городским жителям расширений прав и привилегий и проч. Все почувствовали себя свободными, полноправными гражданами. Купцы и мещане, прежде забытые и угнетенные и не имевшие никакого образования, вдруг сделались либералами: начали насмехаться над властью, кощунствовать над религией и бедными, необеспеченным материально духовенством; все прежнее, худое и хорошее, одинаково порицали и отвергали. Умственно неразвитые крестьяне также не отставали от других сословий; и они тоже выразили свой протест и свой либерализм против прежних порядков по своему- отступлением от православной церкви и совращением в раскол. Во многих селах Сызранского уезда крестьяне поголовно стали либералами, на свой образец- раскольниками. Православные храмы опустели. В селе Канасаеве из 700 душ мужского пола насчитывалось не более 150 православных, в селах :Загарине, Жедрине,Жегулях, Канадеях и других большинство крестьян были раскольники. В это печальное время либерализма и шатания умов явились два столпа- поборники православия, которые ( Одним словом назидания и увещания, а другой благочестивою жизнью и делами чудесных исцелений страждующих  различными недугами) поколебали уверенность крестьян в истине раскола и обратили многих из них к православной церкви. Это были архимандрит Павел, прежде бывший сызранский купец, раскольник, из представителя австрийской лжеиерархии сделавшийся поборником православия,  и Костычевский затворник Петр Савельич Прохоров. Первый из них, как бывший сам последователь раскола, хорошо знавший заблуждения его, вооружался и боролся против отступников словом увещания устно и печатно. В некоторых селениях, как Шереметево, Канадеи, раскольники обращались целыми массами, но были и такие, которые ему не доверяли и укоряли его в измене своих убеждений; эти являлись в Костычи к затворнику Петру Савельичу проверить свои сомнения. Здесь, видя его добрую жизнь и чудесные исцеления страждующих, они тотчас же обращались и оставляли свои заблуждения. Первыми явились к нему крестьяне села Канадей, многие из них привезли сюда своих больных, и все они получили исцеления. По возращению на родину они распространяли о затворнике добрую славу и говорили, что в православной церкви благодать Божья еще никогда не оскудевала и не оскудеет, чему они были свидетелями сами. По примеру канадейских крестьян начали приезжать и другие. Таким образом, этими двумя лицами нанесено раскольникам сильное поражение: все сколько-нибудь искренно верующие и ищущие душевного спасения обратились в православие; в расколе остались только вожаки, которые из-за корыстных видов не хотели обратиться, но они теперь потеряли всякое влияние на народ. У Марии Троицкой записано, что старец Петр Савельич рассказывая ей о том, что его из Афона послали обращать раскольников, сказал, что он обратил их более 2000 душ.

            О лицах, получивших исцеления от различных болезней, а также о тех предсказаниях, которыми старец утешал приходящих к нему одержимых различными душевными скорбями, будет сообщено ниже, а потому теперь продолжим жизнеописание второй половины его труженической деятельности, выразившейся в устройстве общежительного монастыря на месте подвигов его в селе Костычах.

            Движимая чувством благоговения и душевной благодарности к старцу, многие лица стали жертвовать ему свечи, масло, иконы, драгоценности и деньги. Деньги он посылал по почте Афонским старцам, а драгоценности, сукно, холст и прочее неоднократно посылал со своим приятелем Мартыновым в Иерусалим, обитель святого Саввы и другие места Палестины. Около 1866 года, несмотря на щедрые пожертвования и посылки на Восток, материальных средств в его кельи накопилось довольно, так что он недоумевал, на что их употребить. В это время он вспомнил предсказание Афонских старцев: «Ты оснуешь там (на родине) новую иноческую обитель и в ней окончишь дни свои», и с тех пор у него явилась мысль устроить в Костычах монастырь. И потому он отправился в третий раз на Афон и спросить  благословение старцев на устройство обители. Они одобрили его намерение, воодушевили на новый подвиг и благословили его заняться устройством монастыря, не смотря на это, он все еще не был уверен в своих силах. Начинать устройство обители, при неимении материальных средств, с единственной надеждой на доброхотные пожертвования, было крайне опасно. Впереди ему предстояло опять переносить новые искушения и, быть может, опаснее первых. Для того чтобы победить их, нужно было иметь много энергии и силы воли и особенно укрепления на предстоящий подвиг благодатью Божьею. Припомнил он, как, боля душевно, вследствие упрямства жены отправился в Иерусалим ко гробу Господню и здесь у подножия креста Господня получил облегчение и успокоение и, по возвращении домой, нашел то, чего искал, И в настоящем случае он захотел искать себе подкрепления там же. «Девять месяцев я молился у гроба Господня», - рассказывал он, - и днем, и ночью. В последнюю ночь перед утром я как-то задремал и вижу во сне, будто ангел Господень спустился ко мне и дал мне ветку винограда, на ней три ягоды, крупная продолговатая. Я одну съел сам, а две отдал митрополиту. В этот день меня постригли в схиму и нарекли

 

Пантелеимоном»*. Подкрепленный таким образом благодатным сновидением и пострижением в схиму, подвижник Пантелеимон энергично стал, хлопотать об устройстве общины и ничто уже не могло, остановить его: ни препятствия, ни обиды, ни обманы[*]; он твердо шел к намеченной цели. Многие удивлялись и до сих пор удивляются, как это неграмотный крестьянин без всяких средств мог задумать такое трудное дело и успел окончить. М. Троицкая пишет, что он 7 раз ездил в Петербург и один раз был представлен Государю императору обер-церемониймейстером двора Его Величества II Ф. Дурасовым.»

            На обратном пути из Иерусалима он заехал в Саровскую пустынь. Там и прежде не один раз он бывал в монастырях и кельи старца Серафима, у которого он заимствовал стояние на камне и многие другие подвиги. Но теперь он поехал туда с целью подробно осмотреть вновь мужской монастырь и устроенную подвижником Серафимом Дивеевскую женскую общину, чтобы избрать который – ни будь из Саровских монастырей образцом для будущего своего монастыря. Устройство Дивеевской женской общины ему понравилось. В особенности же ему понравилось воодушевление и энергия монахинь, которые весьма усердно занимались физическими работами и в то же время не оставляли молитвы. Они усердно пряли, сами жали хлеб и косили сено. В храмах, а также и в кельи первой устроительницы и настоятельницы Агафьи Семеновны постоянно горели неугасимые лампады. Здесь же непрерывно читали псалтирь, причем поминали об упокоении строителей и благодетелей общины. Между тем как в мужском монастыре такого воодушевления и молитвенного настроения монашествующих, несмотря на такие дивные примеры подвижничества, как старец Серафим, он не замечал. Поэтому Костычевский труженик и задумал по образу Дивеевской женской общины устроить у себя на родине такую же общину. Но, быть может, причина того, что схимонах Пантелеимон задумал основать женский монастырь, заключалась, как говорят некоторые, в его видах поместить туда жену и дочерей, что на самом деле отчасти оправдалось тем, что жена и одна из дочерей впоследствии были помещены в устроенной им общине.

            По возвращении своем на родину старец начал хлопотать прежде всего об устройстве у себя храма. Но тут начались для него новые, тяжкие испытания. Духовное начальство, в виду того, что Прохоров не имел никаких письменных актов на владение наделом, состоящим из 8 десятин, не разрешало ему строить церковь, а крестьяне, испугавшись пустой молвы, что с устройством монастыря на них падет много новых налогов, отказывали дать ему приговор на владение землею и не выделяли его из общества. Таким образом, дело затянулось на несколько лет; эти неудачи и огорчения сильно подействовали и крайне расстроили его. Сверстник старца, крестьянин Титов убедил его опять идти на богомолье. Между тем Афонские старцы еще в бытности его у них запретили ему это и сказали, чтоб он на богомолье более никуда не ходил. За нарушение этой заповеди он в дороге сделался слеп и принужден был воротится назад. В продолжении 40 дней он ничего не видел. Вскоре после этого кто – то посоветовал ему подать прошении о разрешении устроить церковь, под именем Кладбищенской,  на его наделе, который был рядом с кладбищем. Просьба эта вскоре увенчалась успехом. Кладбищенскую церковь тотчас разрешили устроить, а через год (в 1869г.) деревянная церковь была готова и освящена. По воскресным и праздничным дням во вновь устроенной кладбищенской церкви Смоленской Божьей Матери началась служба.[†]* Начались новые пожертвования, церковь украсилась хорошими иконами, обогатилась ризницей и книгами. Это обстоятельство вновь воодушевило схимника, и он начал опять просить крестьян, чтобы выделили ему надел. После многих хлопот и материальных потерь крестьяне в конце села, близь станции железной дороги, отвели ему место, поставили столбы и дали приговор. Хотя вновь отведенное место и было далеко за селом и туда приходилось переносить церковь и другие постройки, но схимник и этому был весьма рад, так как он мог рассчитывать, что на его собственной земле никто его тревожить не будет и тогда  с спокойным  духом возможно будет заняться устройством обители. Но каково было его удивление и вместе горе когда он узнал, что его место в один день кто-то успел обнести забором и собирается ставить там постройки. Он поспешил в волостное правление и там узнал, что один богатый крестьянин, никогда не живший в Костычах, хотя и числившийся крестьянином того села, выправил от старшины (своего родственника) свидетельство, что место это принадлежит ему (будто) по наделу и что он намерен устроить тут винный склад. Начались новые хлопоты, новые испытания. Несколько раз старец слезно просил волостной сход, волостной суд и по крестьянским делам присутствие, чтобы оставили место за ним, но ловкий противник везде успевал устраивать так, что дело это в течение целого года переходило из волостного суда в присутствие и обратно, и по прошествии года, ему объявили, что «владевший землею и живший здесь в течение года Н не может быть переведен на другое место, и потому Прохорову представляется право селится на другом месте».

            В дополнение к тому испытанию присоединилось другое. Когда разнесся слух, что старец устраивает женскую общину, то многие девицы и вдовы пожелали поступить туда и вскоре поселились (в построенных помещениях) около храма. Способных и грамотных он приучил в храме петь и читать, других ухаживать за садом, пчельником и огородом. И хотя община еще не была открыта, но устав и порядок заведены были, как следует для лиц монашествующих. Между тем к светскому и духовному начальству по чьим-то проискам посылались доносы, что будто Прохоров затевает какую-то противоправительственную и противоцерковную секту, что у него собираются люди, не имеющие никаких видов на жительство. Местная полиция, нужно сказать к ее чести, осмотрев что у него делается, всегда отвечала, что «Прохоров человек хороший, религиозный, и собравшиеся у него все молятся Богу»

            «Становой пристав М. когда-то служил в военной службе, был контужен и по физической неспособности продолжать военную службу перешел в гражданскую. Он имел на руках многочисленное и весьма бедное семейство вдову мать и несколько малолетних братьев и сестер. В своих нуждах и горе вдова часто обращалась к старцу искать утешения и всегда получала от него душевную радость и успокоение. Пристав знал старца лично и по просьбе матери всегда делал о нем хорошие отзывы. Наконец доносы и ответы на них надоели уездному исправнику. Он и порешил разогнать всех собравшихся у Прохорова. Приезжает исправник в Костычи и застает старца в храме стоящим коленопреклоненным на камне и его паству на молитве. Это озадачило начальника: гнев его мгновенно стих. Однако через несколько секунд собирается с духом и спрашивает схимника строго: «Что ты тут, старик, делаешь?» Старец встал на ноги, кротко посмотрел на вопрошавшего и вместо ответа сказал исправнику: «А ты помолись сначала Богородице-то, да приложись вот тут. Она, Царица-то Небесная, милостивая ко всем нам (при этом подвел его к иконе). Эта икона у меня с Афона со святыми мощами («Достойно есть» и в ней вложены части святых мощей»). Исправник послушался, приложился к иконе, обвел быстрым взглядом всех молившихся и сказал труженику: «Ну, старик, как живешь, так и живи», и тот-час же уехал. С тех пор доносы на Прохорова светскому начальству прекратились. Но дело открытия монастыря нисколько не подвигалось. Только через 15 лет со дня устройства храма схимнику удалось получить новый приговор на выделение надела 2-х десятин под устройство общины на месте его подвигов, близь сельского кладбища, и 6-ти десятин пахотной земли за селом. Около этого времени для содержания будущей обители Прохоров купил 200 десятин земли в Никольском уезде, Самарской губернии. Кроме того, соседняя помещица Гражданка Агеева пожертвовала 50 десятин в той же местности. Таким образом, будущая обитель относительно содержания была вполне обеспечена. Но и теперь препятствия не прекращались. 250 десятин находились за рекою Волгою в Самарской губернии и в 60 верстах от места устройства общины. Эта удаленность земли послужила препятствием к открытию обители и схимник на свою просьбу получил отказ. Но он не упал духом и поехал в С.–Петербург ходатайствовать об открытии общины перед Святейшим Синодом.  Но там, за неимением надлежащих документов и удостоверения от местного начальства, было отказано. Тогда он обратился с слезною просьбою к обер-церемониймейстеру Высочайшего двора. Г.Д. Вельможа знал старца лично более 29 лет, нередко беседовал с ним и находил утешение в этой беседе. Здесь же в доме этого вельможи старец познакомился с знаменитым строителем храма Воскресения архимандритом Игнатием. Эти лица вступились за него и ходатайствовали перед духовным начальством. В это самое время была окончена постройка железнодорожного моста через Волгу и ему последовала радостная резолюция на его просьбу: «В виду проведения железной дороги из Симбирской в Самарскую и соединения обоих берегов Волги железнодорожным мостом удаленность 250 десятин земли от места жительства Прохорова не считать препятствием к открытию общины в с. Костычах, Сызранского уезда». Первое известие об открытии общины старцу прочитали из газеты 15 декабря 1883 года за несколько дней до его кончины.»            

     «Продолжительные препятствия, несправедливость, ложные доносы, обман – все это схимник переносил с христианским терпением и с удивительным детским незлобием; никогда никого не винил в своих неудачах, ко всем был приветлив и с любовью принимал всех ищущих у него утешения. Самые грубые и ожесточенные раскольники в бытность их у старца чувствовали здесь особенное присутствие благодати Божьей и уходили от него умиленные и смягченные сердцем и по возвращении домой обращались в православие. Такое действие производил он на крестьян раскольников села Канадей (Сызр. уезда) и оттуда же привозили к старцу более всех других местностей своих болящих, которые по молитвам его все получили исцеления».

            «Получив первое известие об открытии общины, он воскликнул: «Ну, теперь слава и благодарение Господу, я могу уйти на покой в затвор и совсем удалится от вас». Через несколько дней он почувствовал приближение смерти и еще за две недели до своей кончины начал говорить всем: «Я скоро уйду от вас». За две недели он обошел все кельи общины, учил всех монашествующих как нужно вести иноческую жизнь, как нужно заботится о нравственном преуспении и искоренять в себе дурные наклонности, привычки и страсти. Большинство сестер общины разного звания, возраста и образования не привыкло к монашеской жизни, поэтому необходимо было объяснить им высоту и важность значения иноческого чина, его обеты, как-то: смирение, пост, послушание и молитва, и укоренить в сознании и сердцах их сознание своих обязанностей и искренне, безусловное послушание во всем».

            «Просфирня Ек. Георг. о последней прощальной беседе старца рассказывает так: «За две недели до своей смерти батюшка- старец обходил кельи всех сестер, прощался со всеми и говорил, что он уходит от нас. Мы все думали, что он уходит от нас в   затворь, и нисколько не предполагали, что скоро настанет его кончина. Между прочим он зашел и ко мне в келью и долго он беседовал со мной. Из всей беседы я хорошо запомнила только следующее: «Ах, Катерина, Катерина! Какое ты имя-то хорошее носишь! Твой ангел Св. Великомученицы Екатерина, смотри, какой имеет пресветлый венец (при этом он указал рукой на икону св. Великомученицы Екатерины, стоящую у меня в киоте); ты вот слишком ленива Богу-то молится, а то и ты могла бы приобрести такой же венец. Как было прежде, так и ныне. Прежние мученицы страдали явно, а нынешние тайно, сердечными скорбями, и мзда им будет такая же».

            Самарской губернии, Ставропольского уезда, села Узюкова крестьянская девица Е. Дмитриева передавала следующее: «За две недели до своей смерти старец обходил кельи всех, сестер общины и, прощаясь, говорил что скоро уйдет от нас. Мы думали, что он уйдет от нас на Афон или в затвор. Он зашел ко мне в скотную избу, где я жила, и учил меня, как нужно молится, сколько часов работать, и потом учил, как нужно делать свечи из своего воска (Дмитриева работала на общественном пчельнике и ухаживала за пчелами), рассказывал мне, что в Сергиевской пустыне есть до 1000 ульев, все свечи для монастыря монахи делают сами из своего воска. Через два дня он встретил меня на дороге и спросил: «Что ты несешь?» Я отвечала: «Пирог работникам». «А зачем ты сама наелась так рано? Ты должна подавать пример младшим, а не соблазнять их», при этом он сердито ткнул в меня палкой. Потом позвал меня к себе в келью и сказал строго: «Ну, девка, на пятом году моего затвора увидишь, что тебе будет худо», и дал вот этот крест. Через четыре года после смерти старца Дмитриева сделалась больна и была при смерти, и говорила духовнику, что она умрет, потому что старец предсказал, что через четыре года после его смерти ей будет худо. Но оказалось, что Дмитриева не умерла, а ей предстояло на пятом году после кончины старца нести тяжелый крест. По выздоровлению она была оклеветана, выслана из  кельи старца, где она жила, в скотную избу, а отсюда за какую-то грубость совсем изгнана из общины. Только после многих бедствий и скитаний, перенесенных ею, она была принята вновь». Самарская  мещанка вдова Анна Е. Полякова рассказывала о последней своей беседе с старцем следующее: «За несколько месяцев до кончины старца я была у него в келье. Он просил меня с дочерью побывать у него еще раз, потому что на зиму говорил он, я уйду на спокой». Я спросила его: «А монастырь-то кто будет достраивать?» он отвечал: «А Царица то Небесная! Церковь  у нас будет большая, каменная». При этом он показал мне план храма и говорил, что храм будет двухэтажный, каменный и что после его ухода на спокой «пять лет будет страшный мятеж в общине».

            Екатерина Георгиевская также передает, что задолго до конца старца она  неоднократно слышала от него, что после его смерти будет  такая война в общине, что все разойдутся, а как монастырь окончательно устроится, все опять соберутся.

            Это предсказание сбылось в точности. Через несколько месяцев после смерти старца в общине начались внутренние неурядицы, жалобы, волнения, и члены её понемногу почти все разошлись, так что через четыре года из 35 сестер в общине осталось только настоятельница и одна послушница, девочка-сирота.

            Еще за несколько недель до получения первого известия об открытии общины старец говорил приходскому священнику: «Монастырь скоро здесь будет и монастырь будет богатый; два столпа за меня стараются». При этом он повел священника в свою келью и показал план храма, который дали ему в Троицкой пустыни. Спустя некоторое время, когда священник этот передал с видом сомнения о разговоре своем со старцем монашествующим, то они улыбались и с неудовольствием прибавляли: «Батюшка, старец у нас, кажется, с ума сходит: ему везде во всех просьбах отказывают, а он, знай, свое говорит, что у нас будет скоро открыт монастырь, что будет каменный храм, да еще прибавил, что скоро какое-то здание у него будет на 10 головах». Впоследствии, когда в общине был устроен прекрасный корпус на 10 саженях,   священник напомнил монашествующим – не это ли и есть здание на 10 саженях (головах), о котором предсказывал старец, а тогда его предсказание назвали сумасшедшим.

            Весьма жаль, что немногие лица удержали в памяти то, что схимник говорил в своих последних беседах, расставаясь с своею духовную паствою.

            1-го января 1884 года около 11 часов дня старец позвонил в колокольчик, что он всегда делал, когда нужно было кого-нибудь позвать; пришедшая на его звонок дежурная нашла его лежащим на полу. Несколько минут перед тем он, вероятно, хотел у себя в келье затопить печку, отворил ее, вынул крышку из труды и припас дрова, но тут почувствовал себя дурно, успел дернуть за шнурок и упал. Собравшиеся сестры общины подняли его и положили на кровать. Руки и ноги у него не владели и языком владел плохо, так что с трудом можно было разобрать, что он говорил. К 6 часам вечера ему стало лучше. Он лежал на постели, начал творить крестное знамение и послал за священниками. Один исповедал его и причастил святых Таин, а потом совместно оба совершили над ним таинство Елеосвящения. Не смотря на сильное телесное изнеможение, он с искреннею верою и чувством благоговения приступил к таинству покаяния и Причащения и с упованием и слезами выслушивал молитвы в таинстве Елеосвящения, мысленно поручая себя и свою обитель заступлению и покровительству Царицы Небесной. С этого времени с одра болезни он уже более не вставал. Немощная плоть не могла уже следовать за стремлениями и движениями духа бодрого и неусыпного. Телесные силы его, изнуренные трудами подвижничества, неимоверными трудностями при устройстве общины и сильнейшими душевными потрясениями сразу отказались служить ему. На другой день 2 января почитатели его приходили к нему просить благословения и последнего наставления. Но в померкающих взорах его изображалось крайнее телесное расслабление: вздохи, постепенно ослабевавшие, показывали, что жизненная сила его угасает; говорить с приходящими он уже не мог. Позвав к себе просфирню Георгиевскую, он знаками велел только выдавать всем приходящим вместо благословения и наставления маленькие иконы или крестики, которые заблаговременно привез он из Сергиевской пустыни (на 60 рублей) и розданы были все. 3-го числа он стал еще слабее, язык почти отказался служить, только по некоторым намекам угадывали то, что он желал выразить. Вечером, за несколько минут до своей кончины, он впал как бы в забытье и закрыл глаза. Но дух бодрствовал. В это время в душе своей он, вероятно, перенесся мыслью в будущее относительно любимой им и неблагоустроенной еще обители и втайне молился Богу о преуспеянии и процветании. Через 5 минут он очнулся, открыл глаза и сказал предстоящим ясно и громко: «Отгребите снег - от святых ворот; Новотульские едут, четыре воза пшеницы везут, нужно их встретить». Это были его последние слова. Предстоящие все подумали, что старец пред смертью говорит это уже вне ума, и большинство отказалось исполнить его просьбу, только две сестры общины пошли отгребать снег. Между тем Новотульские (Самарской губернии) крестьяне действительно везли четыре воза пшеницы, пожертвованной ими в общину. Они уже не застали старца в живых и приехали во двор после его кончины.

            Сказавши последние слова, старец начал учащенно творить на себя крестное знамение. Между тем рука его ослабевала все более и более. Когда он в последний раз сотворил на себе крестное знамение, рука его бессильно упала на чело, и он тотчас же безмятежно почил (около 11 часов ночи 3 января 1884г.) сном праведника. Кончина эта была покойная и безмятежная, как тихий сон, словом, истинно христианская.

            Печальная весть о кончине быстро разнеслась по селу, была принята с искренним чувствами скорби и у всех вызвала молитвы об упокоении души его. Почитатели его, при первой же вести о его кончине, со всех сторон прибывали в общину и один за другим служили панихиды. Со дня кончины с 3 января по 8, когда совершено было погребение, не было почти ни одного часа, в который бы народ не окружал гроб столь дивного и уважаемого всеми подвижника. С утра до поздней ночи община наполнялась усердными почитателями, которые быстро прибывали со всех сторон. Так, многие приезжие из Сызрани, Кузнецка, Сенгилея, Ставрополя (Самарского), Самары и Николаевского уезда (Самарской губернии) нарочно для того, чтобы в последний раз увидеть и поклонится праху бывшего затворника и лобызать десницу его.

            Через день после кончины труженика приехал в Костычи крестьянин Николаевского уезда Самарской губернии, села Вязеваго Гая Козьмы Прокофьев Казаков и рассказал, что он приехал на похороны по чудесному откровению и приглашению самого старца. «В ночь, двое суток тому назад, мне дважды повторился почти один и тот же сон, в котором одна из сестер общины и сам старец пригласили меня к себе, и я получил бумажный билетик на дорогу. Получив бумажку, я говорил старцу, что я не грамотен и не знаю, что в ней написано, но он сказал только: «Приезжай, там увидишь, что нужно делать».  Я так сильно был встревожен двукратным повторением снов, что проснулся в слезах, наскоро собрался и вот, славу Богу, приехал вовремя. Нужно заметить, что Козьма Казаков когда-то раньше был исцелен от страсти пьянства одной чашей святой воды, а в другой раз, когда упал с полатей и переломал себе ребра, то помазал больной бок священным елеем, принесенным старцем из Иерусалима, и получил тотчас же исцеление. И с тех пор питал такую преданность и такую любовь к подвижнику, что несколько и усомнился в виденном им сне, но тотчас же, в полночь, поехал за 120 верст в Костычи и, увидевши старца лежащим в гробу, горько зарыдал.

            Наступившие затем сильнейшие морозы и ужаснейшие бури, свирепствовавшие в продолжение 4 и 5 числа, и затем праздник Богоявления Господня задержали похороны его до 8-го числа. Только 7 января было преступлено к устройству могилы,  а 8 совершено погребение. В тот день, в общинном храме, при многочисленном стечении народа из окрестных селений и городов, была торжественно совершена заупокойная литургия. По окончании богослужения одним из местных священников было произнесено глубоко прочувственное слово, в котором выяснены характер и заслуги покойного старца, как подвижника и молитвенника, и его доброе влияние на окружающее население, как целителя недугов и строителя общины. Во время обряда отпевания многочисленное собрание молящихся, наполнявшее весь храм, с заженными свечами в руках, и окружавшее церковь и стройное пение хора сестер общины, делали эти священные минуты глубоко трогательными и умилительными. По совершении отпевания второй приходской священник сказал другое прочувствованное слово о подвижнических трудах старца и его помощи при врачевании болезней и между прочим сказал в заключение, что и современный нам человек, несмотря на свою ограниченность и испорченность природы, склонный более ко греху, может, при помощи благодати Божьей, проходить столь чудную, подвижническую жизнь и достигать высокого нравственного совершенства, как указание нам, современникам, что подвижничество возможно и ныне. Для этого нужно только иметь такую чистую, свойственную детскому возрасту, правую веру, какую имел в Боге почивший старец, во святую, соборную и апостольскую церковь и неуклонно следовал правым установлениям. В два часа по полудни присутствовавшие в храме богомольцы вынесли гроб, вмещавший в себя останки покойного затворника, из храма и опустили его в могилу, устроенную близь алтаря с северной стороны, и на ней поставили деревянный черный крест со скромной надписью: «Здесь погребен схимонах Пантелеимон, подвизавшийся с 1840 года».

            Теперь приступим к сообщению исцелений тех лиц, которые по молитвам старца получили чудесную помощь в различных недугах, а также и тех предсказаний, которые были сказаны в утешение несчастным, страдавшим душевными недугами.

           1 и 2) Города Сенгилея мещанин Михаил Ефимов Маркин показал на допросе следующее: «Действительно, я и жена моя Акулина были больны: я бездействием руки, которая у меня не поднималась, а жена моя была расслаблена, вся иссохла, всего боялась и оттого постоянно скрывалась где-нибудь в нежилых помещениях. Много  мы оба лечились у искусных и опытных врачей и много на это истрачено было нами средств, но от болезней нисколько не излечивались. Услыхав, что в Костычевской обители чудесно совершаются исцеления болезней, я и жена моя пошли туда пешком, надеясь по милости Божией и Царицы Небесной получить здесь исцеление. И надежда нас не обманула. По приходе в помянутую обитель мы ослужили пред иконою Смоленской Божией Матери молебен с водоосвящением, приложились мы к лику Божией Матери, приняли окропление святою водою; после чего благочестивый старец Петр, основатель обители, помазал мне больную руку маслом из лампады пред иконой Смоленской Божией Матери и сказал, что я и жена будем здоровы. Возвращаясь из Смоленской обители домой пешком, мы с женой стали подходить к селу Новодевичью. При болезни в пути мы дошли до крайнего изнурения и совершенного упадка сил. Тут я с глубоким вздохом и горячею молитвою обратился к Божией Матери и, забыв, что правая рука у меня совершенно не действует, вздумал сотворить на себе крестное знамение. Сложив пальцы правой руки, я, как здоровую, вдруг поднял ее и сотворил на себе крестное знамение, и с этого времени рука моя доселе совершенно здорова. С женою моею Акулиной болезнь прошла дома не вдруг, а постепенно, без всяких медицинских пособий.»

        Сообщив сие гор. Сенгилея мещанин Маркин обещался было придти ко мне и изложить дело исцелений подробнее, но не пришел, занятый, вероятно, делами по торговли. Вот что отобрал я вследствие Вашей просьбы и проч.(г.Сенгилея соборный пртоиерей Иоанн Саганов). Протоиерей села Канадей (Сызранского уезда) Николай Соколовский представил именной список лиц, получивших исцеления от основателя Костычевской Смоленской общины Петра Савельича Прохорова, лиц, проживающих в с.Канадея, Сызранского уезда.

       3) Солдат Стефан Васильевич Сергеев, 37 лет, показал следующее: 12 лет назад у меня сильно заболела левая нога, а  потом сильная ломота распространилась во всех  членах и продолжалась четыре месяца, так что я ходить не мог. Двоюродный дед мой Сергей Петров посоветовал мне съездить в Костычи, и мы с ним и еще с крестьянином Иваном Сурковым отправились туда; отстояли там обедню, а это было, как я помню, в воскресный день; после обедни отслужили молебен Смоленской Божией Матери. Старец из лампады при иконе помазал мне больные части тела и сказал мне: «Нет ты теперь здоров и еще в солдаты годишься», и я тут же почувствовал облегчение от болезни и по прибытии домой совершенно выздоровел. Через два года был принят в военную службу и, прослужив 6 ½ лет, возвратился оттуда тоже здоровым и по сие время не чувствую никакой болезни.

         4) Девица Марфа Трофимовна Мокевина, 53 лет, показала следующее: «Лет 13 тому назад у меня под левым глазом появилась язва и сильная опухоль. На второй недели Великого поста, как помнится, я отправилась в Костычи к старцу, у которого я прежде неоднократно бывала. Дорогою щека у меня еще больше распухла. Добрые люди советовали мне вырезать язву, но я не согласилась, а решила обратиться к старцу и просить его молитв. По прибытии в Костычи я, отстоя литургию преждеосвященных Даров, так как это было в среду, отслужила молебен Смоленской иконы Божией Матери. Старец из лампады помазал больное место маслом, и я тут же почувствовала облегчение. А на другой день с одной моей знакомой отправилась домой пешком, тогда как в Костычи я никак не могла идти. Когда же дошли до Сызрани, я совершенно выздоровела, а из больного места выпало каких-то три корня».

         5) Мария Ивановна Татанова, крестьянка 41 года: «Лет 15 тому назад я всем телом была совершенно расслаблена и долгое время, но сказать сколько не помню. Наконец добрые люди посоветовали мне съездить в Костычи к старцу и попросить его молитв, и я с крестьянином Иваном Федоровым Сурковым немедленно отправилась туда. По приезде в Костычи я заказала литургию, а после отслужили мне молебен Смоленской Божией Матери, и я тут же почувствовала себя лучше прежняго, а по приезде домой совершенно выздоровела».

        6) Крестьянка Елена Кононова Хрулькова, 46 лет, показала след.: «Лет 26 тому назад я в одно время сидела у окна в своем доме, что было летом, около 29 августа, и услышав крик и брань на улице, открыла окно посмотреть ,что делается на улице, как в ту же минуту упала, потеряв сознание, не понимая, что со мною делается, и в таком положении, как рассказывают семейные, я пробыла около двух часов. Хотя после я и приходила в сознание, но все-таки находилась в самом бедственном положении до Великого поста.

Тетка моя Варвара Андреева Родионова, слышавшая о многих исцелениях, получаемых в различных болезнях от старца, взяла меня с собою в Костычи, куда прибыв, мы отстояли службу часов так как это было в Великий пост; отслужили молебен Смоленской Божией Матери, приложились к иконе, как  в ту же минуту пришла в полное сознание, в каковом я, благодаря Бога, пребываю и до днесь».

         7)Анисим Михайлов Вражнов показал: «Около 5 лет я был одержим падучею болезнею, которая появилась в том, что я внезапно, иногда на ходу, падал где и как доведется, без всякого сознания, при сильных телесных конвульсиях. По совету дяди Ивана Суркова я вместе с ним отправился в Костычи к старцу, где я отслужил молебен Смоленской Божией Матери и получил тут же исцеление.

           8) Жена вышеупомянутого Вражнова Евдокия Федоровна 6 лет была расслаблена, во всех членах чувствовалась сильная ломота, работать не могла. Меня свели к старцу, где, отслужив молебен, отправилась домой и чрез полтора месяца совершенно выздоровела.

     9)  Крестьянка Анна Осипова Паклина была очень больная всем телом, но в особенности чувствовала сильную боль внутри- в груди и меж крыльцев. В таком положении я находилась год и два месяца. Болезнь была до того сильна, что мне нельзя было ни сидеть, ни ходить. Была на излечении в земской больнице полторы недели, но там мне нисколько не помогли. Наконец, по совету одной сызранской женщины, я поехала к старцу, где заказала обедню и отслужила молебен Божией Матери и вскоре получила исцеление. Туда я с большим трудом ехала на лошади и каждый толчек отдавался мне сильнейшею болью в больных местах, а оттуда всю дорогу шла пешком и, наконец, пришедши домой, совершенно выздоровела.

       10)  Крестьянка Степанида Маркелова Несбытнова, 41 года, рассказала: «Сначала заболел у меня на руке большой палец, а потом во всем теле открылась сильная ломота, так, что я сама не могла без посторонней помощи ни встать, ни лечь, что продолжалось с 1 ноября до Пасхи. Наконец меня на лошади свезли к старцу, и я получила от него совершенное исцеление от болезни, что было около 15 лет тому назад».

       В верности показаний, отобранных мною от означенных лиц, удостоверяю приходской священник с.Канадей протоиерей Николай Соловский.

        11) Ставропольский (Самар.губ.) мещанин Тимофей Алексеевич Жаринов раньше знакомства своего с Петром Савельичем много пил вина и страдал запоем. «В хмелю был чрезвычайно буйного характера». Убеждения старца и его молитв так хорошо на него подействовали, что « теперь он не только не пьет, но даже и не курит, тогда как раньше не выпускал трубки изо рта. Теперь по совету старца он выстроил себе келью отдельно от семейства, старик ведет у нас весьма трезвую и благочестивую жизнь».

       12) Двоюродный брат Жаринова Федор Иванов Зинзинов имел параличем разбитую руку. По прибытии в Костычи он получил исцеление от старца.

        13)  Ставропольского уезда, с.Узюкова крестьянина Ивана Дмитриева, сын Иван был болен падучею болезнею, привезен  старцу, который памазал голову больного маслом из лампады, мальчик выздоровел, и с тех пор припадков с ним больше не случалось.

        14)  Сызранский мещанин Ермолай Никифорович Жигарев страдал запоем. «После молебствия водоосвещением старец позвал меня к себе в келью, с сочувствием и расположением посадил меня на стул, так как руки и ноги у меня тряслись и стоять я не мог. Потом дал выпить чашку святой воды. Когда я пил, то чувствовал, что внутри как будто что- то отдирается, отстает, и как только выпил первую чашку святой воды, тоска прекратилась. Потом старец приказал мне пить святую воду по утрам и по наступлении тоски в течение 6 недель, и я в точности исполнял его повеление. И вот с тех пор в течение 9 лет уже больше не пил. Было у меня после этого в семье несколько браков и меня к вину не тянуло, хотя гости назойливо приставали ко мне, чтобы я выпил, но я  устоял против соблазнов. Другой же мой товарищ,  который также страдал от запоя , при поездке к старцу не получил облегчения от болезни, потому что не исполнил того, что приказывал делать старец: продолжал понемногу выпивать водки, вместо воды, и за это теперь страдает по-прежнему. С тех пор Жигарев питает величайшею благодарность к исцелившему его подвижнику и каждогодно несколько раз приезжает к могиле старца и служит по нем панихиды.

       15)  Сызранский мещанин Матвей Гаврилович Шарапов страдал страстью к пьянству. После молебствия с водоосвящением старец предложил больному в течение 6 недель ни в каком случае водки не пить, а пить только святую воду по утрам и при наступлении тоски, что он в точности исполнил и с тех пор больше не запивал.

       16)    Села Елшанки (Сызранск.уезда), кузнец Василий Васильев был в чахотке. Он приехал в Костычи к старцу и получил от него исцеление. В благодарность за это он сделал для иконы Смоленской Божией Матери иконостас из больших медных листов и сам их высеребрил. В настоящее время он пользуется прекрасным здоровьем и по прежнему работает в своей кузнице.

       17)   Сенгилеевского уезда, с.Муранки крестьянская женщина Екатерина Елизарова Морякина была бесновата и получила исцеление от старца.

       18) Села Муранки у крестьянской женщины Мавры Дмитриевой Митрясовой нога была в ранах и до того сильно болела, что она не могла пошевилить ни одним членом; ее на кошме сняли с телеги и на руках принесли к старцу в келью. Он, помолившись пред иконою Смоленской Божией Матери, помазал ногу больной маслом: боль тотчас стихла, женщина заснула и по пробуждении стала здорова.

       19)  Самарской губернии, ставропольского уезда, Новобуянской волости, деревни Николаевки, дочь крестьянина Ивана Ламина, девица Феодосия была больна глазами долгое время, и затем окончательно ослепла и 3 года не видела света. Сестра её привела слепую в Костычи к старцу, он памазал глаза больной маслом, из лампады пред иконою Смоленской Божией Матери, и она тут же стала видеть и до сих пор (около 10 лет) совершенно здорова.

            Самарской губ., Николаевского уезда, села Марьевки священ. Жена Ольга Марина сообщила следующее: « При вступлении моем в замужество свекровь моя, вдова Прасковья Васильевна, была в Костычах и пошла к старцу попросить его, чтобы он помолился о нас и благословил нас. Старец, поговоривши немного с матерью, похвалил ее за то, что она поститься и ведет богоугодную жизнь, а затем прибавил: «А вот, чаю-то ты много пьешь, это нехорошо». Этим открытием её пристрастия  к чаю так поразили, что она тотчас же упала ему в ноги, просила простить её и помолиться о ней, потому что она слаба, что не может оставить этой привычки. Мать наша действительно чаю пила много и не однажды в день. С тех пор она начала считать старца за человека святой и богоугодной жизни».

       20) «В настоящем семействе сын сестры моего мужа, мальчик Василий, был от рождения глух. Из ушей его постоянно вытекала гнойная материя, Когда мальчику было около 9 лет, его увезли  в училище к родственнику, учителю Расторгуеву, который, пробившись с ним понапрасну около двух лет, сказал, что учить его невозможно. Тогда мать наша (бабушка мальчика), Прасковья Васильевна повезла его в Костычи, что было осенью 1882 года. Старец, помолившись Богу, помазал елеем из лампады пред иконой Смоленской Божией Матери мальчику в ушах и дал того же масла на дорогу домой. По приезде к нам мальчику стало лучше. Он с детства был глух, а теперь стал слышать. В продолжении зимы (188 2/3 года) тем же учителем был приготовлен в 1 класс духовного училища. В настоящее время он переведен уже во второй класс духовной семинарии и оказал удовлетворительные успехи».(Сообщение С.Мавиной).

        21) Сызранского уезда, села Костычей крестьянин Зиновий Кондратов Жбанов (78 лет), выпрягая лошадь, был поражен апоплексией. Все члены тела отказались ему служить. Более 6 недель он находился в самом печальном состоянии. Языком он не владел и что говорили ему, ничего не понимал. Дети привезли его к старцу. После молебна божией Матери с водоосвящением, старец давал ему пить святой воды, а голову мазал маслом из лампады. После этого вскоре ему стало лучше: начал понимать то, что ему говорили, и языком владеть совершенно свободно. 

      22)  Того же села (Костычей) у крестьянина Алексея Терентьева Коклюхина долгое время болел палец и работающий, прилежный крестьянин сильно горевал о том, что ничего не мог делать. Во время перестройки у старца кельи, он случайно с товарищами пришел в то время, когда собирались переносить в новую келью камень, на котором схимник обыкновенно молился Богу, Коклюхин подумал: если в самом деле старец человек святой жизни, попробую вместе с другими потащить этот камень, быть может, его святыми молитвами болезнь моя и пройдет. Ухватившись больною рукой за камень, он дотащил его до места, и ломота тотчас же прекратилась, а через два дня не осталось никаких признаков болезни, а до этого времени рука болела около 4 недель.

       23)  В этой многочисленной семье Коклюхиных у одного мальчика ( у сына среднего брата Василия) образовался на лице грыжный нарость. Соседи советовали этот нарость срезать и потому Коклюхины обратились к врачам сделать мальчику операцию. Медики, осмотрев нарость, сказали, что ее срезывать нельзя, потому что в этом грыжном узле заключается пучек нервов и от срезывания должно последовать обильное кровоизлияние и быть может смерть. Тогда они обратились к старцу Петру Савельичу, который помазал нарость маслом из лампадки и дал того же масла мазать нарость домой. Через несколько дней нарость прорвался, рана зажила и от прежней болезни остался только небольшой, едва заметный шрам на лице.

        Дворянка Мария Федоровна Троицкая записала о следующих исцелениях, которых она была свидетельницею.

24)                «Года за четыре до того дня, когда я в первый раз увидела старца, я жила в Самаре на квартире у Симбирского мещанина Ильина. Жена его, разрешившись от бремени, заболела и лишилась рассудка. Во время припадков она била мужа, детей и даже свою мать. Ильины были бедные люди. Пока у них были деньги, они лечили больную медицинскими средствами, а потом приводили и привозили к ней знахарей, но они нисколько не помогали. Тогда мне пришла мысль посоветовать им съездить к старцу, о котором я много наслышалась от своей тетки. Через три дня они возвратились из Костычей, и больная была здоровою. Старец дал им наставление, чтобы они в течение 40 дней жили свято, мирно, чтобы в доме не произносили слова дьявола и чтоб больная не ходила в баню в течение 40 дней. При этом старец дал ей роснаго ладону, велел привязать на крест и никогда не снимать его. Вся семья Ильиных состояла из людей набожных и хороших. Они свято соблюдали и хранили советы старца, и Ильина выздоровела совершенно».

         25) Симбирский купец Иван Семенович Евев имел больную дочь Наталью, она 3 года была немая и не говорила ни слова. Ее два раза привозили в общину при мне. Во второй раз в бытность Евеевых в Костычах старец обещал им, что больная через 40 дней выздоровеет. По истечении этого срока от Евеевых была прислана посылка в общину ( сукно для сестер и деньги старцу на обитель с извещением, что больная выздоровела). Но потом она через несколько лет снова заболела, не исполнив заповеди старца не пить вино. В припадке безумия она вывалилась из окна 2-го этажа и убилась до смерти.

          26)   «При мне приезжал к старцу священник Бузулукского уезда, села Т.,N и говорил, что по молитвам старца он избавился от страсти пьянства».

          27)    Самарской губерн., Николаевского уезда, села Каменки, у крестьянина Андрея Иванова Гуртова болели оконечности пальцев на обеих руках так сильно, что из некоторых пальцев выпадали кости. Гуртов один раз пришел к старцу и просил его помолиться о нем. «Старец давал мне пить святой воды и мазал руки елеем, а потом велел мне сходить на поклонение святым угодникам, что я исполнил. На пути в Киев руки у меня заболели сильнее прежнего. Тогда я помазал их маслом, данным мне старцем, и оне перестали болеть и с тех пор не болели».

       «Родной брат мой Павел Иванович Гуртов страдал страстью к пьянству. По моему совету он приходил в Костычи уже после смерти старца. Здесь он после молебна Божией Матери с водоосвящением получил исцеление».

        28)  Самарской губернии, Николаевского уезда, села Вязовского –Гая крестьянин (из мордвы, Козьма Прокофьев Казаков*) был исцелен от страсти пьянства одной чашкой святой воды, данной ему старцем. «После этого случая я был еще в Костычах по следующему поводу: один раз, слезая с палатей, я упал на пол и переломил себе ребра. Я был так сильно разбит и страдал, что мне нельзя было ни идти, ни ехать. Более недели я ехал до Костычей. Каждый толчек отдавался мне сильнейшей болью во всех членах, но в особенности в ребрах. Когда я явился к старцу, то вздумал испытать его прозорливость и не хотел сказывать о своей болезни, но он предупредил меня вопросом: «Не убился- ли ты, бок то у тебя не болит?» Когда я ответил ему, что болит, он сказал мне: «Дай-ка я тебе помажу. У меня есть елей из Иерусалима и он тебе поможет». На другое утро я стал совершенно здоров и не чувствовал никакой боли. Утром старец спросил меня: «Здоров ли ты?» Я отвечал, что здоров. Тогда он воскликнул: «Слава Царице Небесной! Как она милостива и жалеет нас: через ночь исцелила». Когда я жил в общине, старец надел на меня вериги и читал молитву. Я по неразумению подумал, уж не постригает ли он меня в монахи, испугался вериг и в ужасе воскликнул: «Батюшка, что ты делаешь: ведь я не снесу!» Но он ответил: «Ничего, снесешь». После хотя и узнал, что он вовсе не постригал, а только молился Богу, чтобы он дал мне терпение, однако по приезду домой я изменил свой прежний образ жизни: оставил дом, жену, выкопал на дворе землянку, поселился в ней и по образу старца тружусь там до сих пор. Елей и святую воду, получаемые мною от старца, я раздавал больным, которые получали исцеления. За это меня преследовали и наконец посадили в острог, где я высидел 5 месяцев, и душевно радуюсь, что пострадал совершенно невинно». (Это тот самый Козьма Казаков, который по особенному сновидению приезжал хоронить старца. Местная полиция, вероятно, сочла Казакова за пропагандиста секты и дала знать Сызранской полиции, что источник пропаганды находится в Костычах, куда на дознание были посылаемы полицейские чиновники, тревожившие старца и сестер вновь учреждаемой общины осмотрами видов на жительство, допросами и прочими и, пока это дело разъяснилось, Казаков 5 месяцев высидел в тюремном заключении).

            Самарской губернии, Николаевского уезда, села Хворостянки, священническая вдова Евдокия И. имела больную горбатую дочь Анастасию, которая не способна была ни к какой работе. Когда мать дожила до 70 лет, обе они стали печалиться, что мать может скоро умереть, и больная дочь останется без всякой поддержки и без средств к жизни.  По предложению Прасковьи Мариной они отправились искать утешения в своей душевной скорби к старцу в Костычи. Он утешал их надеждою на помощь Бога, который не оставляет сирот, и в заключении сказал дочери: «Не печалься, мать тебя похоронит», что, действительно, и случилось: через год дочь умерла раньше матери и была ею похоронена, а мать прожила еще год после смерти дочери.

            Священническая жена села Костычей, Евдокия Сокольская сообщила, что она имеет уважение к старцу с давних пор по следующему случаю: один раз, при вступлении в брак одного из крестных детей, священнику Сокольскому в качестве крестного отца пришлось благословлять крестника. Вместе с женой он явился на брачный пир и благословил иконою своего духовного сына. Другой же священник в сообществе с некоторыми другими членами притчи сделали донос начальству (около 1840 года), что-де Сокольский бражничает с крестьянами, и в подтверждение своих слов привели тот факт, что даже с женой был у такого-то на браке. Оба Сокольские сильно перепугались и не знали, как помочь своему горю. Жена Сокольского отправилась тогда за советом к Петру Савельичу. Он в то время только начинал свою подвижническую жизнь. Увидев входящую к нему Сокольскую в слезах и выслушав ее, подвижник сказал: «Э, мать, не бойся их. (т.е. доносчиков). Господь ветром развеет…к весне их здесь не будет». Не прошло и недели, как с Сокольским случилось другое несчастье. В день Святителя Николая (6 декабря) Сокольский, ходя по прихожанам с молебнами в гололедицу, поскользнувшись, упал, повредив себе правую руку, и около двух недель не мог совершать службы. Тогда на него последовал второй донос, что Сокольский не способен к службе. Тогда жена его вторично отправилась искать утешения к подвижнику. Он вторично сказал те же слова с новым добавлением: «Я, ведь, тебе говорил, что их здесь не будет, а твой (т.е.муж) останется здесь», что и случилось. Сокольский прожил в Костычах более 40 лет и здесь скончался, а прочие лица заняли другие места.

            Следующие случаи воровства показывают в старце необыкновенную кротость, незлобии и любовь к заблуждающимся и вместе, как говорил он «покровительство над ним Царицы Небесной», которой он всегда приписывал славу всех чудесных исцелений, получаемых страждущими, и своего избавления от грабителей.

            По распространенному между ворами суеверному верованию, что самое лучшее и счастливое время начинать заворовывать – это накануне праздника Благовещения, молодые костычевские парни в эту ночь, воспользовавшись отсутствием старца, проникли в его келью. Собрав, что нужно, они уже было хотели уйти, но в это самое время к келье подходил старец. Тогда они быстро попрятались на чердак. Заметил ли он хозяйничанье в свое отсутствие или нет, неизвестно. Но только по своему обычаю зажег несколько лампадок, начал читать молитвы и класть поклоны. Воры сначала пробовали переждать, когда старец уснет, но к удивлению их и страху, он не ложился. Вот уже и петухи пропели, и полночь прошла, он не ложится и кладет поклоны: от вериг и цепей продолжает раздаваться глухой звон при каждом его поклоне. Перед утром старик вышел в сенцы и начал что-то делать. Положение воришек ухудшилось: в случае бегства им приходилось уходить через сенцы мимо старика. Незваные гости еще больше перепугались, когда настало утро, не знали, что делать. Наконец один из них сверху затянул плачевным голосом умиленную просьбу: «Дедушка, а дедушка, прости нас ради Христа и выпусти». Тут старец не мало удивился тому, что он здесь, в келье, трудится не один. Расспросив их подробно, как и зачем они забрались к нему, он выпустил их на свободу, взяв с них честное слово, что воровать они больше не станут, тем более, накануне Благовещения, наглядно убедившись в неверности распространенного  всеобщего суеверия (заворовывать накануне этого праздника[‡]).

            Некто М.С., воспользовавшись минутною отлучкою старца из кельи, которую он не счел нужным запереть, вечером забрался к нему, связав в узел украденное, и когда стал выходить, неожиданно встретил старца входящим в келью. С-ков. с размаху ударил его палкой по голове так сильно, что он упал без чувств. Думая, что старик убит, С-ков бросил узелок и пустился бежать. Вора начали мучить упреки совести: его преследовал сильнейший ужас, как вследствие сделанного преступления, и он нигде не мог найти спокойствия. Всю ночь он бился головой о стену, бегал из одного угла дома в другой, кричал как помешенный, не объясняя причины, чем он болен. Домашние, думая, что он сделался бесноватым, связали его, приковали к стене и на утро пригласили к несчастному священника. После исповеди он несколько успокоился и дал обещание больше не воровать. Но до сих пор при каждом испуге, или сильном душевном потрясении, с ним делаются припадки исступления. Между тем старец, очнувшись после удара, никому об этом происшествии не заявил, а только радовался, что Царица Небесная не допустила ограбить его обитель.

            Неизвестно, во время какого путешествия Прохорова на Восток, митрополит Константинопольский подарил ему икону Божией Матери, икону совершенно черную, и сказал ему, что «лик на этой иконе прояснится, когда у него будет устроен монастырь». О предсказании этом старец неоднократно говорил многим. После смерти подвижника, когда община была объявлена открытою, многие, вспомнив это предсказание, пошли в его келью посмотреть на эту икону, лик ее уже не был темный, а стал проясняться и в настоящее время почти светлый, а до этого времени в продолжении более 15 лет лик на этой иконе был совершенно темный.

            Из всего вышесказанного видно, что основатель Костычевской Смоленской общины старец Петр был не только высокий, дивный подвижник молитвенник, но и чудотворец, милостивый к страждущим, помощник, советник и утешитель скорбящих. Все несчастные, приходившие к нему, видели в нем беспредельную любовь и участие. В настоящий практически век своекорыстных стремлений он был величайшим борцом до самоотвержения, до самозабвения за нестяжательность, за истинное благочестие и суровую иноческую жизнь, которую он проводил строго по отношению к самому себе во все продолжение своей сорока летней подвижнической жизни и представлял для нас, современников, наглядный пример того, как человек, несмотря на свою ограниченность и телесные немощи, может проходить, при помощи благодати Божией, такую чудную и высокоподвижническую жизнь.

            При жизни чистой, воздержанной, богоугодной, самая старость не могла обезобразить лица его: оно сияло старческою красотою. Какой добрый, кроткий у него взор, до того кроткий, что он кажется, не способен был никогда и раздражаться. И в его взоре светилась простота и невинность детского возраста, все черты его лица дышали искренним радушием и любовью; его старческие морщины только внушали еще большее доверие к его опытной мудрости, а серебристые седины, как венец украшали его почтенную голову. Из всех многочисленных русских подвижников Костычевский труженик, как по наружному и внешнему образу жизни, и подвигам, так и по своим душевным качествам был весьма похож только на одного Саровского Иеромонаха Серафима. Тот и другой после продолжительных труженических подвигов, достигши высокого нравственного совершенства, одинаково поставляли главною задачею своей жизни служение страждущему человечеству. Кроме исцеления болезней телесных, которые были получаемы по молитвам их, сколько было тайных скорбей духа, болезней душевных, язв греховных, требовавших врачеваний более глубоких и трудных: их могло врачевать только согретое любовью и благодатию искреннее к ним слово.

            Блаженны вы, старцы Божии – труженики с честью окончившие трудную работу трудового дня в ветрограде Божием и отозванные Домовладыкою Небесным в чертоги Его, чтобы там почтить от трудов своих и насладиться нетленной вечери со всеми Богу угодившими…

            В кратком жизнеописании основателя Старо-Костычевского Смоленского женского монастыря, Сызранского уезда Симбирской губернии подвижника старца Петра Савельича Прохорова (в схим Пантелеимона) говорится, что старец схимонах Пантелеимон не раз говорил сестрам, что здесь (т.е. где старец начал свою затворническую жизнь) скоро будет монастырь и храм будет большой двухэтажный, а за несколько недель до утверждения общины, он говорил приходскому священнику: «Монастырь скоро здесь будет, и монастырь будет большой и богатый». При этом показал даже план будущего храма. Современники его недоверчиво относились к словам старца, а сестры даже высказывали предположение, что старец их с ума сходит. И как можно было поверить старцу, когда средств не было никаких и хлопоты по открытию общины оканчивались полной неудачей. Но вот еще перед смертью подвижника старца начали исполняться его предсказания. За несколько дней до смерти старца, известили, что община открыта. С покойным духом за свою общину отошел Схимонах Пантелеимон из мира печали в загробную жизнь. А теперь мы видим доказательства прозорливости старца: открытая при его жизни община – теперь уж монастырь и в ограде его красуется величественный, каменный двухэтажный храм. Первая мысль построить нынешний величественный храм при Старо-Костычевской обители зародилась у потомственного дворянина Николая Петровича Дурасова, когда он был еще мальчиком лет 8-9. Николай Петрович Дурасов, сын Петра Федоровича Дурасова, который в бытность свою Обер-Церемонийместером Двора Его Величества много содействовал старцу по утверждению основанной им общины.

            Мысль построить храм явилась у Николая Петровича при следующих обстоятельствах: однажды Николай Петрович Дурасов видел во сне икону Божией Матери и слышал голос, повелевающий ему построить храм. Сон произвел на него сильное впечатление и он даже несколько ночей не спал. Наконец он решил поделиться своим впечатлением с своей няней Наталией Ивановной Коловой, на воспитание которой он остался 9 дней после смерти своей матери. Няне он рассказал сон, а также высказал свое намерение построить храм, когда отец даст ему часть имения; но только он не знал, где построить: в Петербурге? Очень дорого будет строить. Вот тут няня и напомнила ему об общине при селе Старых Костычах, основанной старцем Пантелеимоном, которой в хлопотах по утверждению общины принимал деятельное участие его отец Петр Федорович Дурасов. Предложение няни очень понравилось Николаю Петровичу, и в эти детские годы (8 или9 лет) он решил построить храм в Старо-Костычевской обители. Но он просил няню до поры до времени никому не передавать их разговора. Няня, действительно, до 1904 года не говорила никому о решении Николая Петровича, но не переставала напоминать ему о его обещании. Между тем после смерти старца схимонаха Пантелеимона в общине начались, как и предсказал старец, неурядицы и члены ее разошлись. В 1887 году начальницей общины была назначена послушница Сызранского Сретенского монастыря Марфа Киприянова Кислинская, которая в 1889 году приняла постриг с наречением имени Маргариты. Начальница, монахиня Маргарита, с мудрою осторожностью приступила к заседанию общины, которая потом при ней разрослась в монастырь и ей суждено было быть первой Игуменией монастыря. Предсказания старца о большом двухэтажном храме передавались среди насельниц общины из уст в уста и вызвали у недоверчивых людей только улыбки на лицах. Да, трудно было поверить, чтобы такая бедная юная община была в состоянии построить двухэтажный храм. Между тем мысль построить храм при Старо-Костычевской общине у Николая Петровича росла, и в 1899 году будучи недалеко от общины, в родовом имении, он пригласил к себе начальницу общины для окончательного решения волновавшего его душу вопроса. 9 июля 1899 года сделан был первый шаг к постройке храма – решили устроить при общине свой кирпичный завод для заготовки кирпича; на задуманный храм и на устройство завода господином Дурасовым даны были средства. Осенью же того года кирпичный завод был готов, а весной 1990 года он стал работать. Года 2 кирпичи делали сами насельницы общины. Много забот лежало на начальнице общины, и нередко она оказывалась в затруднительных обстоятельствах, но всегда находила утешение на могиле утешителя скорбящих дивного подвижника, постоянного молитвенника за излюбленную свою общину старца схимонаха Пантелеимона.

            За труды начальница монахиня Маргарита определением святейшего Синода от 14 апреля 1904 года былоа награждена наперстным крестом. Указом священного Синода 13 ноября 1904 года Старо-Костычевская Смоленская женская община обращена в женский общежительный монастырь того же наименования, а 6 февраля 1905 года было совершено Епископом Гурием торжество по преобразованию общины в монастырь, и за литургией настоятельница монахиня Маргарита была возведена в сан игумении. При этом Епископ Гурий поднес в благословение святой обители Старо-Костычевской святой Образ преподобного и Богоносного Отца Серафима Саровского с частицами от его мантии и клобука, в которых почивали его мощи во гробе, вложенными в медалион, прикрепленный к образу. Итак, община, основанная схимонахом Пантелеимоном, теперь стала монастырем. Мы видим, что предсказание старца  - «здесь будет монастырь» исполнилось. Между тем кирпича заготовлено было много, - нужно было приступить к закладке храма. Благотворитель Николай Петрович Дурасов высказывал пожелание построить храм поместительный, но без лишней архитектуры, чтобы постройка храма обошлась дешевле; о двухэтажном же храме не было и помину. Но когда было предложено архитектору г.Щербачу составить проект храма и когда им был составлен проект храма двухэтажного, то увидели в этом новое исполнение предсказание старца, что храм будет двухэтажный. Проект был одобрен (24 мая 1905 г.) и постройка была разрешена Епархиальным Начальством 31 мая 1905 года. Закладка двухэтажного храма во имяСмоленской иконы Божией Матери была совершена Преосвященным Епископом Гурием 26 июля 1905 года. Работа закипела. Много потрудились тут и насельницы монастыря – они подносили кирпичи каменщикам. А сколько трудов при постройке было положено жителями села Старых Костычей?! Когда была нужда в доставке строительного материала, то от жителей села Старых Костычей работали до 200 подвод в день.

            Конечно признательные насельницы не забывают и никогда не забудут их в своих молитвах и святой обитель ежедневно в прошении о святой обители сей добавляет о веси сей.

            К 23 октября 1909 года храм был закончен вчерне. В нижнем этаже, согласно воли жертвователя Николая Петровича, устроен склеп для семейства Дурасова. Между тем игумения Маргарита, много потрудившаяся при устройстве Общины и при постройке храма, вынуждена была по расстроенному здоровью подать прошение об увольнении ее на покой. Просьба ее была уважена и указом С.Д.Консистории от 10 ноября 1910 года она была уволена на покой. На место настоятельницы Старо-Костычевской обители была избрана и утверждена указом Святого Синода от 21 апреля 1911 года Сызранского Стретенского монастыря, монахиня Маргарита, которая указом святого Синода от 4 октября 1911 года возведена в сан Игумении, а 6 мая 1913 года награждена наперстным крестом. Не мало трудов пришлось положить 2-й игумении Маргарите, ведь храм был закончен только вчерне, а вновь назначенной игумении выпало на долю еще большая забота отделать храм и обставить его ко дню освещения. Сборы по книжкам были запрещены и игумении приходилось лично обращаться к благотворителям святой обители, и, благодаря ее заботам храм достаточно обставлен и обставляется преимущественно благотворителями г.Самары.

            К 1913 году верхний этаж храма был готов к освящению. Нельзя не усматривать в таком быстром успехе при постройке величественного храма особенного заступления и покровительства Царицы Небесной, попечению которой поручил свою обитель перед смертью старец схимонах Пантелеимон и чудотворный образ которой находится при обители. Много потрудились и способствовали успешному и быстрому окончанию постройки, как первая игумения Маргарита (ныне на покое), так и вторая игумения Маргарита и особенно опытный строитель О.Благочинный YII округа, Сызранского уезда, протоиерей Ильинской церкви Н.Ф.Орлов г.Сызрани, утвержденный указ С.Д.К. в 1909 году для наблюдения за постройкой храма.

            Никогда не забудет в своих молитвах Святой Обитель зиждителя святого храма при обители потомственного дворянина Николая Петровича Дурасова, который на постройку храма дал 40000 рублей. Итак, нынешний каменный двухэтажный, трех престольный храм, благодаря вышеуказанным благоприятным условиям, был закончен через 8 лет. Освящение его по соглашении игумении с господином Дурасовым было назначено в 1914 году на 23 августа. Но объявление войны не позволило состояться освящению храма: Н.П.Дурасов был призван на военную службу, а обитель не хотела, чтобы храм освящался в отсутствии Николая Петровича, тем более, что господин Дурасов сам раньше высказывал пожелание присутствовать на первой литургии в созданном им храме. В 1915 году Дурасов по болезни был уволен от военной службы и освящение всех трех престолов в верхнем этаже было назначено на 6,7 и 8 сентября. Но за несколько, до назначенных для освещения храма, дней Николай Петрович телеграммой сообщил, что он по неприятно сложившимся обстоятельствам не может присутствовать на освящении храма. Великая скорбь была для насельниц, горько им было сознавать, что незабвенный для них Николай Петрович не будет у них на торжестве освящения храма, воздвигнутого им, так сказать, - детища.

            6 сентября Его Высокопреосвященством архиепископом Вениамином был освящен главный престол во имя Смоленской Божией Матери, а 7 сентября правый придел во имя Святых Апостола Петра и Великомученицы Варвары. Освящение же левого придельного престола во имя Святого Николая Мирликийского Чудотворца и мученицы Виктории оставлено до благоприятного времени, когда семейству Дурасовых можно будет присутствовать при освящении престола. Нижний же этаж пока не отделан. Из всего вышесказанного можно усматривать, что большая часть предсказаний старца о монастыре уже исполнилась. Отчасти исполняется и предсказание его о том, что монастырь будет большой, богатый. Не идет мимо глагол святого. Мы видим теперь, что этот юный монастырь начинает все более и более благоустраиваться и увеличиваться. Теперь насельниц в монастыре насчитывается до 150 человек. Монастырь имеет в своей ограде кладбище для насельниц монастыря. Большое стечение народа в обители для поклонения праху старца говорит за то, что недалеко то будущее, когда исполнится и последнее предсказание старца, что монастырь будет большой и богатый. Молитвенное обращение к старцу и благоговейное почитание его памяти служит продолжением того глубокого уважения и благоговейного почитания, которыми старец схимонах Пантелеимон пользовался даже и среди раскольников при жизни своей, так и по своем представлении. Уважение, почитание, какое питали к нему современники, нисколько не уменьшились, а даже увеличились. Старца почитают и молитвенно обращаются к нему, а это подает большие надежды, что молитвы о его упокоении в лике святых, возносимые массами народа, сменяются молитвенным обращением к нему, как к ходатаю пред Богом утешителю скорбящих и обратителю к православной вере раскольников, на каковой подвиг и был послан схимник Пантелеимон афонскими старцами.

 

 

Священник Старо-Костычевского

 Смоленского женского монастыря Сызранского уезда,

Петр Архангельский.

 

 

 

 

 

Назад к списку